А именно это никогда не отражает глупое зеркало.
И все же у нее, как она считала, была богатая любовными переживаниями жизнь.
Совсем недавно еще, подобно другим школьницам и студенткам, она подбегала к рампе и, отбивая ладони, вызывала на бис обожаемого тенора — нелепым, срывающимся, «девчоночьим» голосом. До этого, прочитав «Овода», яростно ненавидела Джемму и ревновала к ней бедного, обиженного Артура.
А еще раньше — тогда ей было лет двенадцать — она помогла одному мальчику, который дал бой крысам на Дворцовой площади. С ним ее сблизило то, что они оба не терпели крыс.
Конечно, горбатое чудовище с голым извивающимся хвостом — не очень-то хороший повод для знакомства. Но так уж получилось.
Мальчик был ранен, руки у него были забинтованы, и она хотела ему помочь.
Вскоре ему стало совсем плохо. Он сидел на ступеньках какого-то дома и кашлял и задыхался, кашлял и задыхался. И смотрел на нее страдальческими глазами, а она ничего не могла поделать. Даже ее санитарной сумки с лекарствами не было при ней.
Потом они долго ходили по набережной. Она пыталась вести его под руку, но он не хотел. Ленинград был полупустой и очень тихий. Он будто прислушивался к их шагам, а мальчик рассказывал о своем только что погибшем приемном отце.
Но больше они не встретились. И она не помнила его лица. Все время он отворачивал лицо, вероятно, стыдясь, что показал свои чувства перед девочкой.
Однако это имело и преимущества. Впоследствии она могла воображать его таким, каким хотела. Иногда приписывала ему короткий прямой нос и строгие стальные глаза. Иногда меняла прямой нос на орлиный, а стальные глаза — на смеющиеся голубые.
Но эти герои молодости, конечно, не шли ни в какое сравнение с лейтенантом, который повстречался с ней в театре, а спустя год, выходя из трамвая, попросил ее пожелать ему удачи. Он был такой сдержанно-сильный, такой тактичный!
Она была уверена, что угадывает за его мужественной внешностью очень нежную, поэтическую душу. Быть может, никто этого не угадывает — лишь она одна. Наверно, он любит стихи, а из композиторов ему должны нравиться Григ и Чайковский.
И вот теперь ему угрожала опасность…
Девушка прижалась лбом к стеклу. Ей представилось, что перед нею не улица, а огромный аквариум. Ветви деревьев — водоросли, машины — рыбы, раскрытые зонты редких прохожих — это быстро проплывающие мимо окна медузы…
2
В большом, во всю стену окне, которое выходит на Неву с Литейного, свет также не гаснет всю ночь.
Генерал расхаживает взад и вперед по кабинету. Телефон на его столе безмолвствует. Это плохо. Нервы настроены на резкий телефонный звонок, который вот-вот раздастся.
Господа в черных макинтошах заставляют себя ждать. Быть может, отдумали? Хотя вряд ли. Не такие это господа!
Москва разрешила ждать не более недели. Если гости не пожалуют, придется самим протискиваться в эту Винету. К сожалению, мальтиец так и не смог толком объяснить устройство тамошнего «Сезама».
«В Винете полно камуфлетов, — сказал он. — Случайно ваш человек нажмет не на тот рычаг и обрушит себе на голову гранитную плиту. А кому отвечать? Мне».
Он, впрочем, готов идти проводником. «Идти»… Его надо было бы волоком тащить под водой.
Досадно, что пришлось немного повредить при задержании. А с другой стороны: не на танцы же его приглашали!
Генерал с неудовольствием косится на телефон. Потом, присев к столу, перелистывает бумаги в папке.
Капкан открыт, приманка приготовлена. Но что это за приманка?
В Западной Германии до сих пор ищут архивные клады. Быть может, и в шхерах спрятан какой-то чрезвычайно ценный архив?
Но почему именно сейчас активизировались поиски этого секретного архива? Почему нарушители пытаются чуть ли не гуськом идти через границу, и даже летом, в самое неблагоприятное для них время, когда ночи наиболее коротки?
На это нетрудно ответить. Достаточно взглянуть на календарь.
20 мая 1952 года, то есть месяц назад, подписан так называемый общий договор о союзе между США, Англией, Францией и Западной Германией.
Англичане, американцы и французы, подписав этот договор, во всеуслышание сказали «Б». Что касается «А», то они сказали его вполголоса четыре года назад, провокационно введя в 1948 году западногерманскую марку в Западном Берлине. Надеялись, что это нарушит денежное обращение в Восточной Германии и подорвет ее экономическое восстановление. Надежды не оправдались. Но рейхсмарка действительно провела демаркационную линию между Востоком и Западом, что и стало началом фактического раздела Германии.