Я не помню многого из того, что тогда происходило. Моя голова все еще была полна мечтаний о том, что в моем понимании называлось свободой, так что когда в перерыве тренер схватил меня за ворот в туннеле и сказал: «Отменяй свой отпуск – мы собираемся подписать тебя», радость, которую я мог почувствовать, затмил тот факт, что я уже заплатил за билет в один конец до Сан-Франциско, и реально думал только о том, что мне еще надо прикупить в магазине «Superdrug».
С тех пор я размышлял об этом почти каждый день. Я думал о том, что могло бы произойти, если бы мне хватило решимости тогда отказать ему. Несмотря на желание играть в профессиональный футбол, с тех пор как я начал ходить, я уже достаточно прожил, чтобы понять: как только ты привяжешь себя к чему-то, вернуть свою свободу станет очень трудно. Я раздумываю о том, где бы я мог быть сейчас. Выиграл бы я медали и получил бы свои пятнадцать минут славы за то, что сделал бы что-нибудь на отлично? Пережил бы я те моменты невероятного счастья после забитого гола или выигрыша решающего матча? Реальные вопросы, которые нужно задавать себе, таковы: было бы у меня больше настоящих друзей, если бы я был с ними рядом хотя бы в один уик-энд за последние двенадцать лет? Смог бы я прийти на свадьбу своего лучшего друга, где должен был быть шафером, вместо того чтобы в этот момент выслушивать отказ от «Арсенала»? Смог бы я присутствовать на похоронах, которые пропустил, и вообще избежать всех этих отсутствий, за которые меня так никогда и не простят? Сидел бы я на антидепрессантах, как сейчас? Разозлил бы я немалое количество людей только лишь потому, что не хотел быть таким же, как они? И знал бы я, чем и как измерить свою жизнь, помимо денег и успеха на поле? Опять-таки, кто знает? Как сказал кто-то однажды, футбол был моей любимой игрой.
Но я подписал контракт (500 фунтов в неделю, это было для меня целым состоянием), и моим главным ощущением от начала карьеры было то, что они позвали в святая святых чужака, того, кого, быть может, им не стоило впускать. И теперь, когда я был там, никто не мог с этим ничего поделать. Это ощущение никогда меня не покидало.
Если быть честным до конца, я сразу почувствовал, что совершил колоссальную ошибку. Уровень команды был низким, кое-кого из игроков я попросту не переваривал, а сам образ жизни был для меня совершенно непривычным. Я мог сидеть дома часами, раздумывая, чем бы мне заняться, а когда на следующий день я приходил на тренировку, меня травили за то, что я был «другим», что бы это слово ни означало. Поскольку я никогда не сталкивался с подколами, кое-кто из числа наиболее горластых ребят каждый день чихвостил меня ради собственного развлечения. Любимым их развлечением было говорить: «Ш-ш-ш-ш», каждый раз, когда я хотел что-то сказать, пока я, в конце концов, не перестал пытаться, или заставлять меня снимать шапку за обедом, утверждая, что ее ношение противоречит клубным правилам. Однажды они украли мой телефон и отправили тренеру сообщение, поблагодарив его «за прошлую ночь».
Я помню, как однажды сидел в раздевалке перед тренировкой, когда кое-кто из старших профессионалов разговаривал про «забегание третьего». Поскольку я никогда не слышал этот термин, я невинно спросил, не могут ли они объяснить его значение. Они посмотрели на меня с отвращением. Тишину нарушил только еще более циничный игрок, который тогда редко выходил на поле: «И мы еще удивляемся, почему выигрываем так мало матчей – конечно, такое-то дерьмо подписывать».
Были и другие эпизоды, прочно застрявшие в моей памяти. Несколько старших игроков пасовали мне мяч с такой силой, с какой только могли, в жалких попытках заставить меня потерять над ним контроль, что было крайне нелепо, хотя с тех пор я узнал, что подобная инициация происходит всегда. В первый день Дуайта Йорка в «Манчестер Юнайтед» Рой Кин намеренно запустил в него мяч так сильно, что нападающий не смог его отбить. «Добро пожаловать в «Юнайтед», – сказал Кин. – Кантона такое на раз-два решал». Как бы сильно я ни возмущался тому, что со мной делали старшие игроки, в некотором смысле это пошло мне на пользу, потому что теперь я всегда приезжал на тренировку раньше других и заканчивал ее также позже всех. Подобное отношение только укрепило мое страстное желание стать лучше и оставить их позади.
Спустя примерно шесть месяцев, я смог продемонстрировать, что более чем способен играть на этом уровне. Я стабильно выступал и регулярно получал награды как лучший игрок матча (мы не могли позволить себе траты на шампанское, так что в качестве приза нам полагались фотография со спонсором и упоминание в программке на следующем матче). Я начал делать себе имя, что означало, что те, кто усложнял мне жизнь, постепенно теряли хватку. Примерно тогда же тренер смог сплавить изрядное количество ветеранов, так что мое положение в раздевалке резко изменилось с ничтожного до геройского. Я определенно проделал долгий путь с момента своего дебюта; помню как-то я услышал, как один из фанатов соперника выкрикивает мою фамилию. По глупости я подумал, что это мог быть кто-то из моего города, кто приехал посмотреть на мою игру, и потому обернулся. Как только это случилось, вся трибуна завопила: «Дрочила-а-а-а-а!» – и зашлась в хохоте. Я совершенно забыл о том, что когда ты играешь на таком уровне, на футболке указана твоя фамилия.