Работники лаборатории секретной переписки при Министерстве почт и телеграфов во время войны сделали очень много. Вначале немцы прибегали к простым способам тайной записи — писали лимонным соком, слюной и разбавленным молоком. В первом случае следовало провести по бумаге горячим утюгом, во втором — нанести на письмо обыкновенные чернила, в третьем — посыпать мелким порошком графита. Затем враг стал применять более тонкие методы, но и цензура не отставала. Многое зависело от бумаги, на которой писалось тайное послание, и приходилось искать методы борьбы с самыми изощрёнными способами германской тайнописи. Лаборатории месяцами производили опыты, прежде чем изобрели некую красную жидкость, которая оказалась почти универсальным проявителем. При смазывании этим составом тотчас же выступали любые скрытые письмена. В то же время жидкость легко смывалась, и документ мог быть отправлен дальше. Об эффективности цензуры и контршпионажа в Лондоне можно судить по делу некоего Мюллера.
Власти заинтересовались английскими газетами, которые кто-то систематически посылал в Голландию с карандашными пометками возле безобидных на первый взгляд объявлений. Газеты с пометками отправлялись то из Ливерпуля, то из Портсмута, то из Лондона. Отправители, естественно, были неизвестны. Возможно, что объявления были самыми обыкновенными торговыми рекламами, а возможно это был код, по которому противнику передавались секретные сведения. На всякий случай дали распоряжение — все газеты, адресованные в Голландию, если на них имелись пометки, передавать экспертам-дешифровщикам; те же из газет, на которых не было видимых пометок, подвергать испытанию в химической лаборатории, чтобы выяснить, нет ли написанного симпатическими чернилами. И вот однажды на газете, отмеченной карандашом, была обнаружена цифра «201», написанная симпатическими чернилами. Разведка сейчас же приступила к проверке проживающих в Лондоне в домах под № 201. Предполагали произвести расследование даже по всей стране, но эта крайняя мера оказалась ненужной. В одном доме № 201, в предместье Лондона, жил некий скандинавец Петер Ган. Он и раньше находился под наблюдением как гражданин нейтральной страны; однако его поведение не вызывало подозрений, хотя наблюдение за корреспонденцией обнаружило, что он получает суммы, превышавшие барыши, которые можно объяснить коммерческими операциями. Суммы эти он получал от одного торгового дома в Голландии. Переводы сопровождались безобидными сопроводительными письмами. Гана попросили объяснить происхождение денег. Он откровенно заявил, что получает их для знакомого датчанина, по фамилии Мюллер, который, насколько ему известно, был коммивояжёром одной голландской фирмы, что соответствовало действительности.
Из дальнейшего допроса явствовало, что он, не ведая того, служил банкиром для странствующего шпиона Мюллера. Ган согласился помогать полиции.
— Мюллер, — сказал он, — находится сейчас в Ньюкастле; незадолго до этого был в Ливерпуле и Портсмуте (оттуда были посланы в Голландию более ранние газеты с пометками).
Дело Мюллера стало вырисовываться с некоторой чёткостью. Установили, что он систематически помещает объявления в английских газетах — лондонских и провинциальных, а затем отправляет эти газеты в Голландию. Не подлежало сомнению, что объявления были составлены по заранее разработанному коду и заключали секретную информацию. Отправитель мог считать себя в полной безопасности: он являлся в контору газеты, давал объявление. Когда газета выходила, покупал её и, пометив объявление, посылал в Голландию. Однако Мюллер поддался искушению и рискнул однажды приписать симпатическими; чернилами роковую цифру «201», вероятно, намекая, чтобы следующий перевод был сделан на имя Гана — одного из его «банкиров» в Англии. Если бы не эта ошибка, Мюллер и вся его организация могли бы долгое время действовать безнаказанно — никто не знал отправителя газет, да к тому же карандашные пометки на объявлениях внушали лишь смутные подозрения.