Сказанное выше позволяет понять, почему так болезненно реагирует ребенок на некоторые ситуации. Например, ревниво оберегает свою кроватку, даже когда в нее кладут только на одну ночь юного гостя, отправив маленького хозяина в другое место, а он, встревоженный, приходит проверять спозаранку, не останется ли ненароком гость навсегда, и старается побыстрее его удалить. Тут родителям важно учесть детскую психологию, быть очень осторожными и дипломатически тонко организовать ситуацию, чтобы ребенок не чувствовал себя обездоленным и вытесненным со своего законного места.
Детское ревнивое отношение к месту можно иногда наблюдать и у взрослых людей с нерешенными личностными проблемами.
Приходят домой к мужчине лет сорока трое гостей и располагаются в его кабинете для беседы: кто на стуле, кто на диване, а один гость нечаянно сел в кресло хозяина. Хозяин опустился на диван, помрачнел, посидел, внутренне все больше раздражаясь, а потом довольно резко согнал гостя со своего места со словами: «Пересядь отсюда, когда я не в этом кресле сижу, я сам не свой, разговаривать не могу!»
Сотрудник, имеющий свободное расписание и в принципе особо не нуждающийся в отдельном столе в общей комнате, может жаловаться на то, что у него нет своего стола, и требовать его поставить, прежде всего ради того, чтобы его присутствие как значимого лица было этим столом символически закреплено. Размеры стола, его местоположение в пространстве комнаты, в силовом поле человеческих взаимоотношений также могут выражать социальный статус и влиятельность хозяина и будут выполнять эти функции даже в его отсутствие.
Но и вполне зрелый человек знает, как важно бывает в социальной ситуации обозначить свое место, зафиксировать этим свое участие, свое наличие, с которым другие должны считаться.
Тем более понятно, почему ребенок так заботится о том, чтобы у его места за столом стоял именно его прибор: чашечка с гномиками, тарелка с грибочками, ложка с медвежонком. Эти предметы не просто вещи, имеющие потребительскую ценность, они суть знаки-заместители самого ребенка, они помогают ребенку обозначить свое место, закрепить его в сознании других людей, утвердить свою самость, материализовать свое «Я».
Сделаем здесь небольшой экскурс в историю психологии. Известный американский философ и психолог У. Джеймс в конце XIX века был первым, кто обнаружил, что для понимания личности важно оценить, что именно в этом мире человек считает «собой». Оказалось, что нередко бывает трудно провести черту между тем, что человек называет самим собою, и тем, что он обозначает словом мое. Как писал Джемс, наше доброе имя, дети, творения наших рук могут быть нам столь же дороги, как и собственное наше тело, а посягательства на них переживаются как непосредственное нападение на нас самих. Для описания структуры личности Джемс ввел понятия «материального Я», «социального Я» и «духовного Я».
Рассмотрим первое из этих понятий, важное сейчас для нашего повествования. В пределы собственного материально-плотского «Я» многие взрослые люди включают не только собственное тело как вместилище души, но некоторые предметы (одежду, личные вещи, продукты своего творчества) даже людей, с которыми они внутренне отождествляются. При этом один тот же предмет для разных людей может стать как неотъемлемой частью я «Я», так и малозначимым придатком или совершенно посторонним для нас объектом. Есть люди, которые даже собственное тело не считают собой. А есть те, для кого в круг их материального «Я» входят и дом со всем содержимым, и члены семьи.
Есть мамы, на протяжении всей жизни воспринимающие своего ребёнка как неотделимую часть себя: «Мы уже в детский сад пошли»; «Мы хорошо учимся»; «Мы скоро школу кончаем». Им бывает тяжело признать, что взрослый сын или дочь — отдельный человек и имеет право на самостоятельное существование. А есть родители, которых поражает таинственная маниакальная самость, присутствующая даже в новорожденном младенце: «Это ребенок, мы его родили, и при этом такое таинственное непонятное свойство, совершенно особый мир».
Другой крупный психолог середины XX века Г. Олпорт, выделяя акты развития «самости» человека, тоже обратил внимание на то, что отожествление с собственным именем, одеждой, любимыми вещами усиливает ребенка чувство идентичности — ощущение непрерывности и постоя существования самого себя.
Однако в целом проблема того, как человек познает самого себя и утверждает свое существование, оставляя свой след в этом мире, «опредмечивая» самого себя в разных видах символической деятельности, очень многогранна и еще ждет своих исследователей, В контексте данной книги. Для нас важно понять, как пытаются это делать дети разных возрастов поодиночке и в компании. Как мы увидим позже, дети изобретают множество способов «материализовать» себя в пространственном поле, которое они осваивают. За пределами дома — это и рисунки на асфальте, и надписи на стенах, и детская традиция делания «секретов» и «тайников». Но всё-таки первое внешнее пространство, становящееся «своим», это дом, в котором ребенок живет. Поэтому для него особенно важно закрепиться и утвердиться дома, расставить здесь многочисленные знаки своего присутствия.
В качестве вещей-заместителей себя дети часто используют свои рисунки, поделки, поскольку в них авторское присутствие гораздо заметнее, чем в купленной вещи. Вообще же, ребенок обычно очень разнообразен в способах, при помощи которых он самоутверждается в пространстве дома, «населяет собой» домашний мир, Он начинает с того, что везде, где ему хочется присутствовать, побывает: заглянет, пощупает, посидит, поваляется, Так он проживает пространство, наполнив его невидимыми, но сохраняющимися в памяти ребенка траекториями своих движений. Где надо, оставит своих полномочных представителей.
Маленький сделает каряки-маряки на стене или на двери, побольше — повесит свои рисунки над кроватью мамы, чтобы быть к ней ближе, запихнет ей на ночь под подушку свою куколку, поставит на ночной столик пластилиновую фигурку.
Дети постарше иногда обводят карандашом рисунок на обоях у своей кровати, подрисовывают контуры пятна на стене, чтобы получился занятный образ, делают «для интереса» маленькие тайники в собственной квартире, т. е. прикладывают руку к тому, чтобы в доме остался материальный отпечаток их потаенной творческой активности. Такое поведение может быть странно взрослому по форме, но на самом деле близко ему по существу.
Молодая жена, поселившись в доме мужа, чувствует, что станет там настоящей хозяйкой только тогда, когда все переберет, перемоет, переложит, хоть немножко — но по-своему. То есть освоит пространство нового жилища, превратив его в поле своих активных действий, соприкоснувшись с каждым предметом, на котором останется след ее рук. Она внедрит туда обязательно и свои собственные вещи, которые станут знаками ее хозяйского присутствия.
Сходно действует и мужчина. Он тем быстрее освоится в новом жилище, чем скорее найдет там все, что можно исправить, починить, отрегулировать. Он обратит особое внимание на те материальные узлы, от которых зависит жизнедеятельность дома (выключатели, краны, ручки и т. п.), и таким образом будет держать руку на пульсе домашних событий.
Можно сказать, что в пространстве дома степень «опредмеченности» обычно выражает «меру присутствия» каждого из членов семьи. Плохо, когда один заполняет собой все вокруг, тесня других. Плохо, когда есть в доме несчастный изгой, у которого нет своего жизненного пространства и даже собственного места — кровати, письменного стола, шкафа или полки.
И наоборот, в дружных, хорошо организованных семьях, где каждый член семьи уважаем и неповторим, а отношения выстроены, обычно все помнят о том, где чье место, где кто любит сидеть, и соответственно ставятся чашки: папе — с кораблем, маме — с розой, бабушкина любимая — с синими листиками, внучкина — с петушком и т. д.
Иногда бывает важно подчеркнуть значение члена семьи, выразить уважение к нему через его вещи-символы. Это твое место — никто не может его занять, кроме тебя; это твоя чашка — ее не поставят случайному гостю; это твой стол — ты его хозяин, никто не станет наводить здесь свой порядок, не спросив тебя.