Но ждать было все равно невыносимо. И если бы рядом со мной не было Бена Арно Кавендиша, с которым я делил это ожидание, было бы еще тяжелее. Однако даже в Главном управлении есть несколько подразделений, через которые можно пройти до того, как энтузиазм сменится тошнотой.
Мы с Беном родились под одной звездой. Мы были одного возраста, кончили одну школу, были одинакового сложения и почти одного роста с разницей в один-два сантиметра. Чтоб Цирк да не свел нас, возбужденно твердили мы друг другу, скорее всего, там это знали уже давным-давно! У обоих у нас были матери-иностранки, хотя его уже умерла, имя “Арно” появилось с его немецкой стороны, и оба, может, в качестве компенсации убежденно льнули к типу английского экстраверта – были атлетически развитыми, жизнелюбивыми мужчинами, окончили частную школу и появились на свет, чтобы если не править, то управлять. Хотя, глядя на групповую фотографию нашего выпуска, я вижу, что Бен преуспел намного больше меня, поскольку выглядел более зрелым, чем в те времена я не мог похвастаться: линия волос у него на лбу образовывала мысик, подбородок решительный, словом, человек старше своей молодости.
Поэтому-то, насколько я понял, Бен и получил вместо меня страстно желаемую работу, гоняя по Восточной Германии агентов из плоти и крови, в то время как меня снова назначили дублером.
– Мы одолжим тебя на пару недель наблюдателям, наш юный Нед, – сказал Кадровик с дядюшкиной безапелляционностью, которая начинала меня возмущать. – Станет для тебя хорошим испытанием, а им как раз будет кстати лишняя пара рук. Полно всякой разведывательной работенки. Тебе ведь это нравится.
Все, что угодно, подумал я, храбро ринувшись в бой. Ведь в течение последнего месяца в секретном помещении на Третьем этаже я направлял всю свою изобретательность на то, чтобы саботировать деятельность Всемирной конференции мира, скажем в Белграде. Следуя инструкциям занудного начальника, который часами обедал в буфете для старших офицеров, я с энтузиазмом изменял маршрут делегатских поездов, засорял в их гостинице водопровод и анонимно сообщал, что в их конференц-зале подложена бомба. А за месяц до этого я каждое утро в шесть часов храбро лез на карачках в вонючий подвал рядом с египетским посольством и ждал подкупленную мной уборщицу, которая в обмен на пятифунтовую купюру приносила в конце рабочего дня содержимое мусорной корзины посла. Исходя из таких скромных стандартов, пара недель с лучшими в мире наблюдателями была все равно что отдых.
– Тебя назначают на операцию “Толстяк”, – сказал Кадровик и дал мне адрес конспиративного дома недалеко от Грин-стрит в Уэст-Энде. Войдя внутрь, я услышал стук шарика для пинг-понга и звуки треснутой граммофонной пластинки с записью Грейси Филдз. Сердце мое упало, и снова я, молясь, позавидовал Бену Кавендишу и его героическим агентам в Берлине, в этом вечном городе шпионов. Монти Эрбак, наш начальник отдела, проинструктировал нас в тот же вечер.
Позвольте мне заранее перед вами извиниться. В те времена я очень мало знал о других званиях. Я происходил из офицерской касты – в буквальном смысле слова, поскольку служил в Королевском флоте, – и считал абсолютно естественным то, что рожден для высших слоев социальной системы. Цирк – это только маленькое зеркальце той самой Англии, которую он защищает, поэтому мне казалось в равной степени правильным, чтобы наши наблюдатели и люди смежных профессий – ночные взломщики и соглядатаи – были выведены из этого цеха. Вы не можете, надев шляпу-котелок, долго кого-нибудь преследовать. Голос с придыханием, как у диктора Би-би-си, не может гарантировать вашу конспирацию, уж коли вы находитесь за пределами лондонской “золотой мили”, и менее всего, если вы изображаете из себя уличного торговца, мойщика окон или почтальона. Поэтому в лучшем случае вы можете представить меня как неоперившегося курсанта морского училища, сидящего среди своих более опытных и менее привилегированных товарищей по плаванию. И вы должны увидеть Монти не таким, каким он был, а таким, каким я видел его в тот вечер: охотником с обостренным чутьем, готовым к схватке. Нас было десять человек, включая Монти: три команды по трое и на всех одна женщина, чтобы можно было охватить женские уборные. Таков был принцип. Монти нас контролировал.