Кузницу нравился Рудаки – не был он похож на чванливых университетских профессоров, хотя в своей науке был достаточно известен и книги его за границей переводились. В Службе клонов он числился консультантом.
– Китаец этот, скорее всего, с базара. Решил пособие таким способом получить, – Рудаки опять засмеялся, вытащил из кармана сигареты и предложил Кузницу.
Они вышли из здания Службы через проходную, которую охраняли военные – блюла Украина свои немногочисленные секреты, настоящие и мнимые, – и оказались в Старом Ботаническом.
Хотя октябрь был на удивление жарким, в Саду в тени старых деревьев было прохладно. Пройдя немного по центральной аллее, они устроились в летнем кафе и заказали кофе.
– Что вы вообще об этом думаете, Аврам Мельхедекович? – спросил Кузниц, когда принесли кофе. – Раз уж вы меня со службы выдернули, просветите хотя бы бедного эксперта. А то у меня такое чувство, будто я деньги зря получаю – деньги, правда, небольшие, но все же.
– О деньгах вы не беспокойтесь – деньги нам правительство просто так дает, чтобы мы с голоду бунт какой не замыслили и сидели спокойно. А к нашей работе деньги имеют отношение весьма малое, так сказать, пропорционально той сумме, которую они нам выделяют, – Рудаки погладил свою аккуратно подстриженную бородку и хитро прищурился. Сразу же под обликом современного модно одетого пожилого европейского интеллектуала проступил старый хитрюга-перс, торгующийся с варварами о разделе, скажем, какой-нибудь Каппадокии или Триполитании.
– Что же касается ваших занятий, – продолжал он, отхлебнув кофе, с удовольствием затянувшись и выдохнув в сторону струю дыма, – что касается ваших занятий, то тут, как говорили в старину, «темна вода во облацех». Мы ведь, в сущности, не располагаем никакими надежными фактами. Возьмем это пресловутое перерождение оружия. А было ли оно? А был ли мальчик, так сказать, цитируя классика?
– Ну, как же, – возразил Кузниц, – я был на Островах, своими глазами видел «условно убитых», правда, – он помолчал, вспоминая, – не все тогда были убиты условно, настоящие убитые и раненые тоже были.
– Вот видите, ~ Рудаки стряхнул пепел в жестянку из-под орехов, которая заменяла в кафе пепельницу, – не все в войну играли, некоторые по-настоящему воевали и сейчас воюют, на Ближнем Востоке, например. А «условно убитые» и здесь в городе есть, не видели? Они уже и свою организацию создали, «Лига леопардов» называется – довольно жуткая организация, откровенно фашистская. Не сталкивались с ними?
– Да нет пока, – сказал несколько сбитый с толку Кузниц. Не понимал он, к чему клонит хитрый перс, а тот, как будто прочитав его мысли, продолжил:
– Я вот к чему клоню. Все это очень похоже на заговор, заговор людей без какого-либо потустороннего вмешательства. Договорились оружие не применять и выдали за божье провидение или действие каких-то малопонятных природных сил. А с клонами еще проще, особенно когда пособия им стали выдавать. Подумайте сами, сколько на свете всяких безумцев и авантюристов или просто любителей пособия получать, – Рудаки помолчал и предложил: – А не заказать ли нам еще по чашечке?
– Конечно, давайте закажем, – Кузниц подозвал официантку и заказал кофе. Мысли у него разбегались – ничего не скажешь, озадачил его профессор своей гипотезой!
– А кому это надо? – наконец спросил он.
– Кому? Кому? – засмеялся Рудаки. – Да кому угодно. Церкви, чтобы людей в страхе божьем держать, – вон как авторитет церкви после этих перерождений возрос. Правителям всяким тоже не помешает – на войну легче народ поднять и закончить войну проще, ведь до абсурда дошли с практической реализацией теорий Хантингтона: Христианская коалиция, Союз правоверных. Вы только подумайте, что «правоверным» делать, если, не дай бог, Европу завоюют. Собор св. Петра в мечеть превращать или парижанок заставлять паранджу носить? Абсурд. Надо было эту войну кончать – вот и устроили так, будто бы переродилось оружие.
В теории Рудаки явно было рациональное зерно. Кузниц и сам думал, что уж больно избирательно срабатывает божье провидение. Он вспомнил раненого солдата в мальтийской тюрьме, кровь, капающую на пол проходной с его руки. Почему не переродилась пуля, попавшая ему в руку, а та, которая попала в Гонту, переродилась?
– Может быть, вы и правы, Аврам Мельхедекович, – задумчиво проговорил он, – подумать надо. Мне это до сих пор просто в голову не приходило. Друзьям обязательно расскажу – мы как раз собираемся сегодня вечером. Вы ведь не делаете тайны из своей теории?
– Какая тайна?! Помилуйте. Просто гипотеза, не подтвержденная фактами, как, впрочем, и гипотеза о перерождении, – Рудаки откинулся на спинку стула, закинул руки за голову, хитро посмотрел на Кузница поверх темных очков и продолжил: – Правда, властям эта гипотеза может не понравиться – они не любят, когда их хватают за руку. Но мы ведь живем в демократической стране, не так ли?
– Ну да, – усмехнулся Кузниц, – к тому же мои друзья к власти никакого отношения не имеют. Может быть, и вы зайдете вечерком – приятель мой, Константинов, у которого сегодня собираемся, открытый дом держит. Все будут вам рады. Расскажете о своей теории из первых уст. Константинов в центре живет, на Прорезной.
– Спасибо за приглашение, – Рудаки встал и вынул из кармана пиджака мобильный телефон, – вы мне свой мобильный дайте. Я позвоню вам, если соберусь, и вы мне расскажете, как попасть в вашу компанию. Но не обещаю. Что-то я к вечеру стал уставать – не могу заставить себя из дому выйти.
Он занес в свой телефон номер Кузница и, быстро попрощавшись, ушел. Кузниц посидел немного, размышляя о теории Рудаки, ничего нового не надумал и вернулся на службу. У кабинета сидел новый посетитель. Кузниц пригласил его в кабинет. Посетитель был самый заурядный, и по его виду никак Кузниц не мог предположить, что перед ним сидит живое опровержение теории профессора Рудаки.
– Так чем могу служить? – спросил он, усадив посетителя у стола.
Услышав вопрос, посетитель вскочил и, вытянувшись в струнку, отрапортовал:
– Прапорщик Страшкевич, командир машины Броневого дивизиона его высокопревосходительства гетмана Скоропадского!
– Да вы садитесь, – сказал Кузниц, – расскажите подробно о себе, а я запишу данные, – и он повернул к себе клавиатуру компьютера.
– Я – прапорщик Страшкевич, убит в бою с Петлюрой в декабре 1918 года, – он с любопытством смотрел, как Кузниц печатает, – приблизительно год тому назад воскрес. Вместе со мной воскрес прапорщик Щур из того же дивизиона, но он к вам идти не захотел. Да вот, – он достал из кармана помятую газетную вырезку и протянул ее Кузницу, – вот тут про нас все написали, когда мы только воскресли, и фотография наша есть в форме.
Кузниц взял вырезку – это была статья из «Городского Телеграфа» годичной давности. Рядом была помещена фотография: двое в коже, перепоясанные ремнями сидели на стульях в явно современном помещении – на заднем плане был виден компьютер.
Один из них был Страшкевич; второй – средних лет мужчина в кожаном шлеме и в старинных автомобильных очках, поднятых на лоб (у Страшкевича такой же шлем и очки лежали на коленях). Вид у обоих был растерянный, и кроме того, Кузницу казалось, что второго он уже где-то встречал. Он начал читать заметку, поглядывая на посетителя, который с нескрываемым интересом рассматривал компьютер Кузница.
«Двое неизвестных, – говорилось в заметке, – были задержаны полицией на платформе станции метро «Театральная». В полицию обратились пассажиры, которым показались подозрительными вид и поведение неизвестных – оба были одеты в кожаные комбинезоны и шлемы, напоминающие одежду летчиков времен зари воздухоплавания, – Кузниц ухмыльнулся, прочитав про «времена зари», – и при приближении поезда пытались укрыться за скамейками. Документов у них не было, и оба в один голос утверждали, что они прапорщики из Броневого дивизиона гетмана Скоропадского, Страшкевич и Щур, и просили позвать командира отряда капитана Плешко, который будто бы мог удостоверить их личность.