Машина останавливается, вытаскивая меня из кроличьей норы, которая угрожала засосать меня, и Йен улыбается мне.
— Приготовь себя к лучшему буррито в твоей жизни.
В ответ на ее слова у меня урчит в животе. За свою жизнь я съела тонну буррито и тако, потому что да, я та самая девушка, но она также выглядит такой взволнованной перспективой поесть, что я почти верю ей.
— Посмотрим, — говорю я с легким скептицизмом и улыбкой, чтобы она, надеюсь, поняла, что я в основном поддразниваю.
Она выскакивает из машины, ничуть не смутившись, и я благодарю водителя, выскальзывая вслед за ней. Я иду за ней по боковому переулку, гадая, куда, черт возьми, она меня тащит, пока звуки города немного стихают в замкнутом пространстве. Она останавливается перед невзрачной дверью без каких-либо вывесок, и я удивляюсь, почему она остановилась.
— Добро пожаловать в мое любимое мексиканское заведение во всем городе.
Я снова оглядываюсь по сторонам, пытаясь понять, о чем, черт возьми, она говорит, чувствуя себя чертовски неловко.
— Э-э, Йен… Здесь нет ресторана.
Она закатывает глаза и стучит в дверь рядом с нами.
— Не стоит так охотно верить только тому, что ты видишь. Ты добьешься здесь гораздо большего, если научишься видеть картину в целом.
Я понятия не имею, что она имеет в виду, но дверь рядом с нами распахивается, и в маленькое пространство врывается поток шума.
— Йен! — Дородный мужчина средних лет говорит с такой теплотой, что я сразу понимаю несмотря на то, что сама почти никогда этого не испытывала, что Йен — член семьи с этим человеком. Кровные или ее нашли, не имеет значения.
Семья есть семья.
Она крепко обнимает мужчину, и я стараюсь не ерзать на месте, пока они разговаривают по-испански. Языки никогда не были моим коньком, так что, хотя я знаю, что это испанский… Я абсолютно не представляю, о чем, черт возьми, они говорят.
— Заходи, заходи, — говорит мне мужчина, жестом приглашая войти вслед за Йен. Мы проходим через небольшой холл, который ведет к оживленной кухне, через которую нас быстро проводят, пока мы не оказываемся в огромном помещении ресторана.
Почему мы не вошли через парадную дверь, я никогда не узнаю, но не собираюсь задавать этот вопрос прямо сейчас. Мужчина усаживает нас и продолжает разговаривать с Йен, пока я беру меню, чтобы взглянуть.
Оно тоже на испанском.
Потрясающе.
— Переверни его, — говорит мне Йен в перерыве между разговорами с парнем, и мои щеки заливаются краской, когда я переворачиваю его и вижу меню на английском. Да, я вовсе не чувствую себя глупой.
Никогда не думала, что я не от мира сего, но, похоже, Калифорния многому меня научила.
С таким же успехом половина меню могла бы быть на другом языке, насколько я понимаю блюда. Да, определенно осознаю, насколько изолированной я была, когда жила с родителями и Трентом.
— Тебе что-нибудь приглянулось? Что-нибудь слишком острое? — Спрашивает Йен, отвлекая мое внимание от меню.
— Нет, — говорю я, качая головой. — Я никогда не пробовала ничего дикого или безумного, но я ем почти все. Спайс — это не проблема.
— Отлично, — восклицает она, прежде чем озвучить парню то, что, как я полагаю, является нашим заказом.
Думаю, меню мне все-таки не понадобилось.
Он кивает ей, прежде чем повернуться и направиться обратно на кухню, оставляя мне все внимание Йен. Что, учитывая ее супер-эмоциональность, ощущается по-настоящему интенсивно.
— Итак, новенькая, — начинает она как раз в тот момент, когда кто-то подходит к нашему столику, оставляет два стакана воды и снова исчезает. — Расскажи мне что-нибудь о себе. Я заинтригована… Особенно с учетом того, что начальство, похоже, уже так заботится о тебе.
Я неловко ерзаю на своем стуле. Именно поэтому я держусь на расстоянии от людей. Они хотят что-то узнать, но я так мало могу сказать.
— Я понятия не имею, почему они меня защищают. Мой дядя нашел мне работу. Он сказал, что дружит с боссом, а я новенькая в городе, поэтому он хотел помочь. — Ложь имеет привкус пепла на моем языке, но я не могу сказать ей правду. Особенно, когда я не знаю, почему боссы защищают меня. Я знаю, что друзья Томми помогают ему в моей ситуации, но они не знают меня. У них нет причин лично заботиться о моей безопасности.
Это странно.
Но я ничего из этого не говорю вслух.
Она смотрит на меня скептически, и я стараюсь не ерзать под ее взглядом.
— Откуда ты? Я не могу определить акцент.
— С востока, — говорю я ей. — Но я много переезжала, так что, думаю, мой акцент не совсем устоялся. — По крайней мере, это не ложь. Не совсем. Возможно, я лгала последние несколько лет, куда бы я ни пошла, но легче от этого не становилось. Это никогда не бывает приятно. — А как насчет тебя? Ты отсюда?