— Все в порядке, — говорю я ей, пытаясь успокоить свое бешено колотящееся сердце. — Это была не ты. Я была всего в миллионе миль отсюда. — Мой голос дрожит, когда я говорю, и я пытаюсь снова найти этого парня, но он ушел.
Может быть, он не наблюдал за мной.
Может быть, это было совпадение.
Но я не верю в совпадения.
Больше нет.
— Вот, возьми за счет заведения. Мне очень, очень жаль. — Я качаю головой, пока она продолжает рассыпаться в извинениях.
— Честно, это была не ты. Клянусь. Сегодня я просто летаю в облаках. Я плачу за свой завтрак. — Я заставляю себя рассмеяться, пытаясь заверить ее, что со мной все в порядке и что не собираюсь требовать, чтобы ее уволили или что-то в этом роде.
— Ты уверена? — спрашивает она, паника все еще наполняет ее широко раскрытые глаза. Я узнаю этот взгляд, эту реакцию, и мое сердце наполняется печалью. Этого достаточно, чтобы отвлечь меня, успокоить мое сердце, чтобы я могла сосредоточиться на ней и заверить ее, что я не собираюсь срываться.
— Клянусь. И смотри, мне даже не больно, — говорю я, показывая ей руку. — Я в порядке, у нас все в порядке. Никакого вреда, никакого фола. — Кладя руки ей на плечи, я заставляю ее замолчать, просто чтобы убедиться, что она видит, что я серьезна. — Все в порядке.
Она делает глубокий, хриплый вдох и кивает.
— Хорошо.
Кивнув, я отпускаю ее, зная, что, хотя прикосновения могут помочь, нежелательные прикосновения могут причинить не меньше вреда. Я беру у нее свой кофе и бублик, сохраняя теплую улыбку на лице, чтобы попытаться показать ей, что я не представляю для нее угрозы.
— Хорошо.
— Извини, мне просто очень нужна эта работа. — Ее улыбка немного кривовата, и она замыкается в себе, как будто пытается казаться меньше, вся та яркая личность, которую я видела в те несколько раз, когда была здесь, сдувается как шарик.
— И я не собираюсь делать ничего, что могло бы поставить это под угрозу. Обещаю. Ты в порядке? — Мой вопрос осторожный, потому что я знаю, как легко это скрыть, и, как по маслу, я наблюдаю, как ее яркая маска надевается обратно.
— Я в порядке, глупышка. Это ты пролила горячий кофе. — Она отмахивается от меня и направляется обратно к грузовику, но я отступаю в сторону, так что по-прежнему оказываюсь перед ней.
Я позволяю своей собственной маске соскользнуть, и я знаю момент, когда она видит мою боль, как будто это отражение, потому что она втягивает воздух и делает паузу.
— Если ты не в порядке, я буду здесь довольно часто, и я знаю, что иногда легче поговорить с незнакомцем.
Она кивает, но больше не говорит ни слова, поэтому я позволяю ей взять себя в руки, надеваю свою собственную ‘внешнюю’ маску и отодвигаюсь в сторону, чтобы она могла вернуться в грузовик. Как только она оказывается в витрине, она делает хватательное движение рукой в мою сторону.
— Передай мне обратно свой рогалик, он уже остыл.
— Возьми с меня вдвое больше, — говорю я, не выпуская свой бублик, пока она не согласится. Я обязательно касаюсь своей карточки, проверяя, что там указана дополнительная плата, прежде чем вручаю ей бублик, который держу в руке.
Мне, возможно, есть о чем беспокоиться, и парень, который мог наблюдать за мной, а мог и нет, определенно занимает первое место в этом списке, но знание того, что я помогла ей сегодня, пусть и немного, заставляет меня чувствовать себя легче. Я не могу не задаться вопросом, не поэтому ли Томми помогает мне так сильно. Потому что я чертовски уверена, что ничего не могу с собой поделать, но она? Ей я, возможно, смогла бы помочь.
И в этом есть что-то волшебное.
Я в ужасе смотрю на Йен, когда мы стоим с четырьмя другими девушками из Адского пейзажа возле бара, который, по их мнению, был отличным местом для того, чтобы пойти после ужина и коктейлей, которые мы только что выпили — что, по общему признанию, было самым веселым за всю мою жизнь, и это единственная причина, по которой я согласилась продолжить вечер, несмотря на среду, — и сожалею обо всех своих решениях.
— Караоке? — Слово слетает с моих губ, как будто я только что выругалась или что-то в этом роде, потому что серьезно. Караоке?
Я не пою на публике. Это специальное маленькое шоу предназначено для моего душа и только для меня.
— Да ладно тебе! — умоляет Йен. — Караоке — это весело, к тому же никто не говорил, что ты должна петь.
— Поклянись всем, что тебе дорого, что ты ни при каких обстоятельствах не будешь принуждать меня к выходу на сцену. — Мое лицо невозмутимо, и я заставляю ее сделать это, потому что это ни за что на свете, я не собираюсь петь.