Появились многочисленные секты Гностиков («гнозис» — знание), хулящих Создателя за то, что он так безжалостно обошёлся с их прародителями. Маркион (II век), к примеру, убеждал сторонников, что Боги Ветхого и Нового Заветов разные. Ветхозаветный — плохой, Новозаветный же — хороший и ему, следовательно, надо поклоняться.
Сколько было вырвано волосьев, выбито зубов и отнято жизней, страшно вспомнить!
Примирить всех попробовал египтянин Ориген (III век), советующий чтить только Новый Завет, приняв Ветхий за сборник баек. Мол, в Иисуса верь, а «Изгнание из Рая» истолковывай, как хочешь. Не примирились…
И споры эти по сей день не угасают. Поэтому, видя репродукцию Адама с Евой под легкомысленной яблонькой, помните, в христианстве «всё просто» не бывает.
ДУРМАН-ТРАВА
Давным–давно жил князь Ростислав. Правил он, что называется, по справедливости. Зря подданных не обижал, хотя и взыскивал строго. А для выявления заговоров, да лиходейств, служил у князя палач Мокий. Всем он Ростиславу нравился, одно смущало. Под его кнутом каждый в грехах готов был сознаться. Бери любого, веди к Мокию и через час человечек в таких делах покается, что волосы дыбом встанут.
— Не то это, — вздыхал князь, читая очередное признание в измене. — Ведь, через твоё мастерство палаческое, и я в чём угодно признаюсь.
— На всё воля божья, — почёсывая мохнатую грудь, степенно отвечал Мокий.
— Истина мне нужна, понимаешь? — задумчиво теребил пергамент Ростислав. — А кнут–то, он для наказания больше годен…
Но вот, как–то раз приводит Мокий к князю в светлицу мужичка. Лицом, вроде как русский, но голова выбрита и одет, как степняк. Ступает уверенно, глаз не прячет, а с палачом ведёт себя, как со старым знакомцем. Поклонился Ростиславу, стоит, помалкивает.
— Не вели казнить, — молвит Мокий. — Привёл я к тебе, князь, человека учёного. Звать его Аким Дурман, колдовством промышляющий.
— Целительством и травознанием, — поправляет Дурман. — Секреты трав ведаю. Через то людей и скотину лечу.
— Что же, — недоумевает Ростислав, — лечи. Велю препятствий тебе не чинить.
— Да, лечить, дело десятое, — ухмыляется Мокий. — Акимушка, через травы свои, любого правду говорить заставит.
— Эка! — дивится князь. — Неужто, можешь? А, ну, позвать сюда старшего конюха!
Привели конюха. Тот, Мокия увидавши, стоит, ни жив, ни мёртв.
— Воруешь, сукин сын? — грозно спрашивает Ростислав.
— Никогда! — кричит тот. На колени валится, да крест целует. — Наговаривают на меня! Не верь, благодетель!
— Не бойся ничего, честный человек, — подходит к нему Аким Дурман. — Шутит князь. На, вот, выпей, — и протягивает ковшичек с зельем.
Перекрестился конюх, выпил не поморщившись.
— Ну? — опять спрашивает его Ростислав. — Воруешь?
— А, как же, — весело отвечает конюх. — Овёс краду. Упряжь, намедни, новую унёс. Осенью, помнишь, медведь двух кобыл задрал? Так, не было медведя–то. Моих рук дело. И повариху, что ты со двора прогнал, я обрюхатил. Сено, что татары пожгли, я сам, выпимши, спалил…
— Спрашивай дальше, но поспешай — смеётся Дурман. — Скоро зелье действовать перестанет.
А конюх мелет, не остановить. Уже до отрочества своего добрался, кается, как у отца пояс стянул, да на сбитень обменял. Ждёт князь, слушает. Замолчал, наконец, конюх. Стоит, башкой крутит, не поймёт, как он пред Ростиславом оказался.
— Воруешь у меня? — прищурился князь. — Отвечай без утайки.
— Да, никогда, — валится тот на колени. — Бей, пытай, нет за мной никакой вины.
— Ай, повезло тебе сегодня, лиходей. Так и быть, ступай себе, — улыбается Ростислав. — Ты же, Дурман, теперь у меня на службе состоять будешь. Плату сам себе назначишь…
Полетела молва по княжеским землям. Кто воровал, или дело злое замышлял, вмиг у Дурмана во всём сознался. Побежали лихие люди прочь с княжеской службы. А чуть кто под подозрение попадёт, так вмиг у Дурмана покается. Так месяц пролетел, второй, год прошёл. Зовёт к себе как–то Ростислав Акима.
— Вот дело у меня, какое, — молвит. — Прибыли намедни купцы заморские соболей торговать, а с ценой столковаться никак не можем. Напои–ка ты их зельем волшебным, да выведай, сколь они платить готовы.
— Не выйдет, князь, — вздыхает Дурман. — Не возьмёт моё волшебство людей заморских.
— Как так? — дивится Ростислав.
— Увы, — тупит глаза тот. — Порастратил я всю дурман–траву на твоих людей. Нет её больше.
— А, давно ли она закончилась?