Александра Николаевича била нервная дрожь. Из нагрудного кармана он достал белый платок и промокнул взмокший лоб. Провел ладонью по темным коротким волосам. Развязал на шее галстук в бежево-синюю полоску, глубоко вздохнул. Не выдержал духоты и снял пиджак. Коренастый, с квадратным лицом, сейчас он напоминал запыхавшегося скакуна. Такой же породистый, мужественный, но безмерно уставший.
– Не стоило слушать тебя и маму. Что за идея отмечать выпускной с девушками низшего сословия? Эта затея с самого начала была обречена. И все закончилось даже благополучнее, чем я опасался.
– Она ведь не знала, что они собираются в клуб. Лили честно верила, что девушки идут в кафе. А один танец – еще не катастрофа. – Эдуард оторвался от книги по экономике.
Старший брат сидел в дальнем углу гостиной, в высоком кресле, закинув ногу на ногу. На протяжении всей тирады отца он благоразумно молчал, дожидаясь момента, когда Александр Николаевич выпустит пар.
Лили благодарно улыбнулась, но так быстро, что только Эд мог заметить ее робкое безмолвное «спасибо». На его тонком, как у матери, лице промелькнула знакомая ухмылка. Теплые карие глаза, прищурившись, смотрели на Лили, и она с трудом догадывалась, о чем Эдуард думает. Видимо, поздравляет со вступлением во взрослую жизнь.
– Эдуард, ты серьезно? – Отец снова вскочил, схватил газету и сунул сыну в лицо. – Это только первая статья. Репортеры, как стервятники, налетают на свежее мясо за секунду. – Мужчина щелкнул пальцами. – А наша семья для них вообще лакомый кусочек. Поэтому мы обязаны следить за тем, что делаем, что говорим и как выглядим!
Отец и сын буравили друг друга взглядом. Оба – упрямые, как ослы, и обаятельные, как тигры. Если, конечно, тигры могут быть такими.
– Но это невозможно. Мы – люди, а люди ошибаются, – ответил Эдуард, когда тишина затянулась.
Он отбросил назад темные волосы. Лили всегда считала, что брат выглядит старше двадцати трех лет. Или такое впечатление создавал его дерзкий ясный взгляд?
– Саша, мне кажется, это сейчас не главная проблема, – мягко заметила Марина Андреевна.
Женщина напоминала хрупкую статуэтку, настолько красивую и изящную, что хотелось вечно любоваться ею. Черные локоны аккуратно уложены во французский пучок, в темно-карих глазах таится улыбка. Элегантное платье цвета слоновой кости открывало жемчужное ожерелье на бархатной коже и акцентировало внимание на тонкой талии. Как бы Лилия ни старалась быть похожей на мать, она чувствовала, что ей не хватало чего-то. Только не понимала, чего именно.
– На Лили напали бандиты, – напомнила женщина. – Если бы не тот молодой человек, наша дочь могла погибнуть, – на последнем слове голос Марины Андреевны слегка дрогнул.
– И опять же – это моя вина! – взревел Александр Николаевич.
Он подошел к огромному окну в пол, которое выходило во внутренний двор, и сцепил за спиной руки. Лили опустила взгляд на ободранные ладони. Они покрылись коркой, и было больно шевелить пальцами. Постоянное напоминание о глупости, чуть не стоившей ей жизни.
– Не знаю, наверное, в тот день я был пьян, когда согласился отпустить тебя, Лили, – тихо произнес мужчина.
Лилия вспомнила, как появилась на пороге дома в одиннадцатом часу вечера, в грязном порванном платье. Вся в ссадинах, растрепанная, испуганная. Мама плакала, брат стоял в шоке, а отец едва не потерял сознание. Его бледное лицо, раздувшиеся ноздри, затрудненное дыхание. Безумных усилий стоило мужчине сохранить рассудок. Он просто ушел и заперся в кабинете. А Лили продолжала стыдливо стоять посреди зала…
– Главное, что все закончилось… относительно хорошо, – с запинкой сказала Марина Андреевна, бросив мимолетный взгляд на газету. – Дорогая, может быть, стоит отблагодарить твоего спасителя? – Она повернулась к дочери.
– Он не хочет, чтобы его беспокоили, и ничего не просит за свою помощь, – впервые за утро Лили заговорила. Голос казался чужим, и она почувствовала себя марионеткой.
– Будем надеяться, что он не пойдет к репортерам, чтобы подзаработать денег на чужих секретах. И будет держать язык за зубами, – пробурчал Александр Николаевич.
– Натан не такой! – горячо воскликнула Лилия. Она не успела обдумать слова. – Он… он очень благородный и не хочет, чтобы журналисты копались в нашем белье, – тихо добавила она.
– Натан, – фыркнул отец. – Надейся, что Бог услышал твои слова.