Эксли, мученически заводя глаза:
– Джентльмены, чтобы покончить с этим раз и навсегда, пожалуйста, ответьте на один вопрос: вы знали Сида Хадженса?
Оба вместе мотают головами – не знали. Бад набирает воздуху в грудь и одним духом выпаливает текст, сочиненный для него Эксли:
– Если что-то крякает как утка – это утка, если пи-шит как мышь – это мышь, а если еще и задницей виляет, значит, это Мучи-пидор. Короче, капитан: эти парни покупали наркоту через «Флер-де-Лис», знали, что Пэтчетт нюхает порошок и торгует порнухой, – а о его делах с Хадженсом не знали? Что-то не верится. Может, прогоним их по всем делишкам Пэтчетта и проверим, что им известно, а что нет?
Эксли с театральной беспомощностью разводит руками.
– Ну хорошо, если вы настаиваете… Джентльмены, еще несколько вопросов. Повторяю, ни одно ваше признание не будет использовано против вас, ничто из сказанного вами не выйдет за пределы этой комнаты. Сержант, вы меня поняли?
Черт, а все-таки молодчина этот Эксли! Все как по нотам расписал. И надо отдать ему должное: держится он достойно. При том что каждая реплика в этом спектакле приближает его к делу Атертона – и его старика.
– Понял, сэр.
Тимми и Билли обмениваются мученическими взглядами: трепетные души во власти хамов. Эксли, словно только этого и ждал:
– Сержант, задавать вопросы буду я.
– Ладно, сэр. А вы, голубки, не вздумайте врать. Я вас живо раскушу.
Эксли, со вздохом:
– Всего несколько вопросов. Во-первых: знали ли вы, что Пэтчетт поставляет своим деловым партнерам девушек по вызову?
Оба кивают. Бад:
– Он и мальчиков поставлял. Никому из вас, ребятки, не случаюсь порой развлечься на стороне?
– Замолчите, сержант, – строго останавливает его Эксли.
Тимми, придвинувшись к Билли:
– Подобные вопросы ответа не заслуживают.
Бад подмигивает ему:
– А ты – сюська. Если вдруг придется мотать срок, надеюсь, ты у меня будешь соседом по камере.
Билли делает вид, что плюет на пол. Эксли закатывает глаза – мол, ему и самому от всего этою тошно.
– Хорошо, двигаемся дальше. Известно ли вам, что Пэтчетт организовывал для своих проституток пластические операции, увеличивающие их сходство с кинозвездами?
– Да, – отвечает Тимми.
– Да, – отвечает Билли.
Эксли, светски улыбаясь:
– Известно ли вам, что эти проститутки, как мужчины, так и женщины, по заданию Пэтчетта занимались иной противозаконной деятельностью?
Аккуратно подводит к вымогательству. О признаниях Лоррейн – Риты Бад уже знает – Эксли все рассказал.
Какой-то таинственный «тип» принудил Пэтчетта заниматься шантажом – как раз в то время, когда тот собирался начать общее дело с Хадженсом. Сразу после «Ночной совы». Может быть, это – ниточка к Дадли?
– Чего задумались, уроды? Отвечайте капитану!
– Эд, заставь его замолчать! – возмущенно требует Билли. – Право, это слишком далеко заходит.
Бад хохочет:
– Эд? Ох, босс, я и забыл, что ваши папаши приятели!
Эд багровеет – теперь он разозлился по-настоящему:
– Заткнись, Уайт!
Пидоры с усмешечками переглядываются. Эксли:
– Джентльмены, отвечайте на вопрос.
Тимми, пожав плечами:
– Давайте поточнее. О какой «противозаконной деятельности» идет речь?
– Если точнее – о шантаже.
Гомики, все это время то и дело легко касавшиеся друг друга коленками, теперь отодвигаются: это движение не ускользает от Бада. Эксли поправляет галстук – условный знак: ПОЛНЫЙ ВПЕРЕД.
Бад соображает: может быть, шантажист – Джонни Стомп? Для него это дело привычное, можно сказать профессия. На какие шиши живет в последние годы – неизвестно. Лоррейн Мальвази показала, что вымогательства начались в мае пятьдесят третьего – банда Дадли уже скооперировалась с Пэтчеттом…
– Да, о шантаже. Знаете, как это бывает? Женатый мужик бегает по шлюхам и смертельно боится, как бы об этом не узнала жена. Или, скажем, какой-нибудь высокопоставленный извращенец, которому вовсе не в кайф, чтобы о его похождениях пронюхали журналисты… А для проституток шантаж – неплохой приработок. Неужели вас, ребята, никогда никто не шантажировал?
– Мы не общаемся с проститутками, – с достоинством отвечает Билли. – Ни с мужчинами, ни с женщинами.
Бад придвигается ближе к дивану.
– Да что ты? А нам вот известно, что твой чаровник Тимми пять лет назад ходил в гости к парню-проститутке по имени Бобби Индж. Уж извиняйте, ребята: коли крякает как утка, значит, утка и есть. Так что колитесь. Выкрякивайте все, что вам известно.
Эксли, сурово:
– Джентльмены, известны ли вам имена кого-либо из проституток, работавших на Пэтчетта?
Билли воинственно:
– Мы не обязаны отвечать этому… Этому беспардонному громиле!
– Черта с два не обязаны! Шляетесь по помойкам – так не удивляйтесь, что натыкаетесь на крыс! Паренька по имени Дэрил Бергерон знаете? А его мамашу? Аппетитная дамочка, черт возьми, – собственный сын перед ней не устоял, у Мусорщика Джека Винсеннса есть порножурнал, в котором они трахаются стоя на роликах! И вы, пидоры гнойные, воображаете, что можете барахтаться в грязи и остаться чистенькими…
Валберн:
– Эд, прикажи ему замолчать!
Эксли:
– Достаточно, сержант!
У Бада голова идет кругом, и, кажется, кто-то внутри подсказывает нужные слова:
– Черта с два, капитан! Сам посмотри на этих двух дегенератов: один – телезвезда, у другого богатый и знаменитый папочка. Двое педиков с кучей бабок – кого еще шантажировать, как не их?
Эксли поправляет воротник – условный знак: ДОВОЛЬНО.
– В умозаключениях сержанта Уайта, безусловно, есть смысл, хотя я должен попросить прощения за те выражения, в которые он облек свои выводы. Джентльмены, спрошу напрямик: известно ли вам что-либо о вымогательстве, в которое был вовлечен Пэтчетт и/или его проститутки?
– Нет, – отвечает Тимми Валберн.
– Нет, – отвечает и Билли Дитерлинг. Бад готовится к решающему удару. Эксли наклоняется к ним.
– Кому-либо из вас когда-либо угрожали шантажом?
Оба мотают головами. В номере прохладно, но педики обливаются потом.
– Джонни Стомпанато, – тихо, почти шепотом говорит Бад.
Педики застывают.
– Компромат на «Жетон Чести», – говорит Бад. – Он этого хотел?
Тимми хочет ответить, но Билли его останавливает. «НЕ НАДО!» – читает Бад в глазах Эксли. Но внутренний голос говорит ему: «ДАВАЙ!»
– У него есть компра на твоего отца? На нашего невъебенно великого Рэймонда Дитерлинга?
Эксли делает ему отчаянные знаки. Бад смотрит на него – и видит Дика Стенса в газовой камере.
– Компромат. Крошка Вилли Веннерхолм, Лорен Атертон, убийства детей. Твой отец. Выкладывай.
– Это его отец! – выпаливает Билли и тычет в Эксли дрожащим пальцем.
Молчание прерывается судорожными всхлипами – Валберн ударился в слезы. Билли обнимает его за плечи.
– Убирайтесь отсюда, – говорит Эксли. – Быстро. Вы свободны.
Билли выводит Тимми за дверь. Бад подходит к окну. Рядом – Эксли, в микрофон:
– Дуэйн, Дитерлинг и Валберн уходят. Проследите за ними.
Бад поворачивается, смотрит на него. Эксли высокий – чуть выше его, но вполовину уже в плечах. Сам не понимая почему, Бад говорит:
– Зря я это сделал.
– Скоро все кончится, – тихо говорит Эксли, не отрывая взгляда от окна. – Все это скоро кончится.
Внизу, под окном, стоят на крыльце отеля Фиск и Клекнер. Гомики выходят, пускаются через улицу бегом. Полицейские – за ними, но остановившийся автобус отрезает их от добычи. Автобус проехал – Билли и Тимми не видать. Фиск и Клекнер замерли на тротуаре, ошарашенно оглядываясь но сторонам: вид у них на редкость глупый.
Эксли начинает смеяться.
И… черт его знает, как это получается, но Бад смеется вместе с ним.
ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Заказали выпивку в номер. Хорошо посидели, вспомнили старые времена. Джек ничего не скрывал, выложил все, что ему известно: Пэтчетт/Хадженс, героин, порнуха. Он чувствовал: Миллер что-то знает – знает и умирает от желания об этом рассказать.
Но пока что – дружеский треп. Помнишь, когда ты в первый раз меня увидел, сказал, что на роль копа я не гожусь – вид чересчур интеллигентный? Ага, как же! А как водил меня на Сентрал-авеню к шлюхам, а кончилось тем, что арестовал Арта Пеппера? В номер заглядывает Галлодет – проверил Макса Пелтца, он чист. Еще с час времени болтают о Максе и о сериале. Нынешний сезон последний, грустно говорит Миллер. Жаль, что с тобой тогда так вышло – но что же делать, сам понимаешь… Понимаю, говорит Джек. Но нам-то с тобой делить нечего, мы как были друзьями, так и остались, верно? Верно, говорит Джек.
Из-за стены доносятся голоса: о чем-то спорят Уайт и Эксли. Джек решает: пора перейти к делу.
– Миллер, сдается мне, ты хочешь о чем-то рассказать.
– Даже не знаю, Джек. Это старая история…
– Да ведь и это дело не вчера началось. Ты знал Пэтчетта, верно?
– Как ты догадался?
– Интуиция. Плюс сведения о том, что Пэтчетт финансировал ранние короткометражки Дитерлинга.
Стентон подносит к губам бокал – но бокал пуст.
– Да, я в то время знал Пэтчетта. Только не знаю, каким концом это относится к твоему делу…
За дверью, соединяющей этот номер с соседним, слышится шорох.
– Одно я знаю точно: едва ты услышат фамилию «Пэтчетт», как внутри у тебя что-то засвербило. Ты хочешь об этом рассказать. Ты чувствуешь, что это важно. Валяй, рассказывай.
– Черт, хорошо, что здесь нет зрителей! Они бы сразу поняли, кто из нас – настоящий полицейский, а кто – стареющий актер, по большому счету так ничего и не добившийся.
Джек молчит, глядя в сторону. Миллер начинает рассказ:
– Ты знаешь, что я еще мальчишкой снимался в детских сериалах Дитерлинга. Звездой у нас был Вилли Веннерхолм, Крошка Вилли, – а я, как и сейчас, оставался на втором плане. Жили мы в Голливуде и учились в студийной школе для детей-актеров. Пэтчетт иногда к нам заглядывал: я знал, что он деловой партнер Дитерлинга. потому что наша классная дама была от него без ума и использовала любой случай, чтобы о нем поговорить – хотя бы с мальчишками.
– А дальше?
– Дальше Крошку Вилли похитил и нарезал на ломтики Доктор Франкенштейн. Громкая была история, ты, конечно, о ней слышал. Арестовали парня по имени Лорен Атертон. Полиция заявила, что он убил Вилли и еще десяток ребятишек… Знаешь, Джек, не так-то легко об этом рассказывать…
– Так не тяни. Быстрее начнешь – быстрее кончишь.
– И то верно. – И Миллер, глубоко вздохнув, начинает скороговоркой: – Однажды мистер Дитерлинг вызвал меня к себе в кабинет. Там был и Пэтчетт. Они дали мне успокоительные таблетки и сказали, что я вместе с еще одним парнем, постарше, должен пойти в полицию и кое-что рассказать. Мне было четырнадцать, а тому, другому, наверное, лет семнадцать. Пэтчетт и мистер Дитерлинг объяснили нам, что говорить, и мы пошли в полицию. Разговаривали мы с Престоном Эксли – он расследовал это дело. Мы оба сказали ему, как научили нас Пэтчетт и мистер Дитерлинг, что видели, как Атертон бродил вокруг нашей школы. И опознали Атертона. Эксли нам поверил.
Драматическая пауза.
– Дальше, черт побери! – выдыхает Джек.
– Того, другого парня, я никогда больше не видел, – продолжает Миллер. – И имени его не помню. Атертона судили и приговорили к смерти. Мне не пришлось давать показания на суде. Прошло несколько лет… Да, в тридцать девятом это было. Я по-прежнему снимался у Дитерлинга, играл в основном романтических героев. Мистер Дитерлинг приехал на открытие шоссе Арройо Секо, которое построил Престон Эксли – он тогда уже ушел из полиции и занялся бизнесом, – и нас, нескольких актеров, ради рекламы привез с собой. И вот тогда я случайно подслушал разговор – разговор между мистером Дитерлингом, Пэтчеттом и Терри Лаксом… Ты знаешь Терри Лакса?
– Знаю, знаю – дальше!
– Джек, этот разговор я никогда не забуду. Пэтчетт сказал Лаксу: «Благодаря моим лекарствам он никого больше не убьет. А благодаря твоему скальпелю его никто никогда не узнает». «Я приставлю к нему медбрата», – сказал Лаке. А мистер Дитерлинг… боже, никогда не забуду, как он это говорил! Он сказал: «Престон Эксли узнал, что Лорен Атертон – не единственный убийца, но я нашел ему козла отпущения, и он поверил. Мне нечего опасаться Престона. Он теперь мне слишком многим обязан».
У Джека перехватывает дыхание. Но кто-то дышит позади него – часто, тяжело. Джек оборачивается – и видит в дверном проеме неподвижно застывших Эксли и Уайта.