Я резко остановилась, как только в поле зрения появилась кухня, и закричала что-то неразборчивое и дико нецензурное. Моя кофемашина не была одержима. У меня на кухне был мужчина и ухаживал за ней. Мужчина, о котором я забыла. Мужчина, который прошлой ночью заснул на моём диване. Мужчина, которого я не ожидала увидеть, пока не закончу тренировку, душ, прическу и макияж, а также несколько часов дневного света.
Он развернулся и удивлённо посмотрел на меня.
— Доброе утро, — сказал он, выпучив глаза от шока. — Надеюсь, всё нормально. Я усомнился, что мне безопасно ехать домой без кофеина.
— Ты напугал меня до чёртиков, Джона! Я забыла, что ты здесь. Я думала, моя кофемашина ожила!
И почему я кричала? Было слишком рано для криков.
Он откашлялся, и у него хватило здравого смысла выглядеть смущённым.
— Да, эм, извини, я понятия не имел, что это будет так громко. Эта штука похожа на промышленную угрозу.
Я шмыгнула носом, не уверенная, оскорбляет он меня или нет.
— Кофе очень важен для меня.
Его губы дрогнули, но он оставался серьёзным.
— Для меня тоже, — после неловкой паузы он повторил. — Я надеюсь, ты не возражаешь. Я посмотрел инструкции в Интернете...
— Ты можешь погуглить инструкции к кофемашине, но не можешь сам доехать домой?
Его смущённое выражение усугубилось. Я была почти уверена, что его щёки покраснели.
— Ладно, правда в том, что я ухожу. И я не хотел останавливаться. И эта штука выглядела... как будто из неё могло получиться что-то хорошее. Не злись.
Я закатила глаза.
— Потребовалось бы гораздо больше, чем приготовление кофе утром, чтобы разозлить меня на тебя.
Дрожь пробежала по мне, и я поняла, как сильно мне хотелось в туалет. Я указала в сторону кухни.
— Действуй и угощайся чем угодно. Думаю, в кладовке есть овсянка. Я сейчас вернусь.
Благополучно вернувшись в свою комнату, я поняла сразу несколько вещей. Во-первых, на мне не было лифчика. Одеяло было обернуто вокруг моих плеч, но прилегало ли оно плотно? Во-вторых, моё дыхание было ужасным, как камень. Не стоило пропускать чистку вчера вечером. И в третьих... Я выглядела как клоун из цирка, который каждую ночь выступал в аду. О, боже мой, я не смыла макияж прошлой ночью. И не уложила мои волосы наверх!
Что ж, это объясняло его выражение полнейшего ужаса.
Я, спотыкаясь, добрела до ванной и ухватилась за край раковины, разинув рот от своего внешнего вида. Мои тёмные волосы были абсолютно дикими, торчали повсюду и нечеловечески вились. А из-за вчерашней подводки и туши для ресниц у меня под глазами появились круги как у енотов. Моё немытое лицо было маслянистым и таким блестящим, что могло буквально отражать свет. А потом появилось дыхание. Которое представляло собой нечто среднее между настолько плохим, насколько это возможно, и хуже, чем это возможно по-человечески.
К счастью, я была примерно на шестьдесят процентов уверена, что мы с Джоной держались достаточно далеко, чтобы я была там в безопасности.
Ладно, уверена на сорок процентов.
Может быть, на десять процентов уверена, что моё дыхание к настоящему времени не распространилось по всей квартире, и в настоящее время он не лежал без сознания на кухонном полу, умирая от удушья.
Приоритеты: сначала я помочилась. Затем заставила мои зубы сверкать. А потом принялась за работу над беспорядком, который был на лице и в волосах. Пятнадцать минут спустя я вышла из ванной со свежим лицом и с волосами, собранными на макушке в сверхмягкую атласную резинку. Я также надела бюстгальтер и кардиган, чтобы спасти Джону от пип-шоу, о котором он не просил.
Он порылся в холодильнике, пока я с вожделением смотрела на полный кофейник.
— У тебя здесь нечего есть, — сказал он в пустое пространство холодильника. — Так вот почему ты такая худая?
По общему признанию, еда не была моим приоритетом. Я любила хорошо поесть. И я любила хорошую еду. Но я слишком много работала и отсутствовала ещё больше, чтобы сделать приготовление пищи и покупки продуктов регулярным мероприятием. Обычно я слишком часто заказывала еду на вынос. Но я не могла заставить себя есть её чаще одного раза в день. Обычно раз в два дня. Поэтому я питалась овсянкой быстрого приготовления и готовыми протеиновыми коктейлями.
Поскольку я жила и работала в довольно насыщенной культуре гурманов, я старалась скрывать эти факты о себе. Я знала, как заказать вкусные блюда в любом конкретном ресторане. И я могла бы потребовать вкусные напитки от "счастливого часа" до разливки по бутылкам.
Но втайне я едва ли могла позаботиться о себе.
Джона уже знал это обо мне. Вот почему он постоянно пытался накормить меня. Это раздражало. Но в то же время, это было милым. И если бы он не подкидывал мне пару раз в неделю вкуснейшие пирожки из фудтрака, я, вероятно, умерла бы от голода много лет назад, ударилась головой об угол кухонного стола, а потом истекла кровью, потому что была совсем одна. Моим братьям и в голову не пришло бы проведать меня, по крайней мере, пару недель.
Мрачно? Да.
Правда? Также, да.
Но, несмотря на всё это, Джона всё ещё был в моей квартире добрых двенадцать часов после того, как мы взяли еду на вынос прошлой ночью, и я начала нервничать.
— Тогда, может быть, тебе стоит взять свой кофе и пойти порыться в своём собственном холодильнике.
Он повернулся, улыбаясь, и позволил дверце холодильника закрыться самой по себе.
— Там тоже нет еды.
— Я же сказала тебе, что у меня есть овсянка. И не просто овсянка. У меня есть все хорошие вкусы. Персик, черника, коричневый сахар и корица, яблоки с корицей, банан...
Он по-настоящему вздрогнул, когда я сказала "банан". Он ненавидел бананы больше всего на свете.
— Ты хочешь, чтобы я приготовила тебе тарелку каши?
Я предложила это только потому, что знала, что он ни за что не согласится на это.
— Я буду голодать. Спасибо.
Он уже поставил сливочник на стойку, так что я занялась приготовлением своей чашки кофе и налила ему. Он не пил его со сливками, но знал, что я не притронусь к напитку без них. С его стороны было очень заботливо подготовить сливки для меня.
Но я была раздражена тем, что он всё ещё был здесь. И что он увидел меня такой, что это определённо дойдёт до моих братьев и мгновенно станет ходячей шуткой и никогда не исчезнет.
— Ты был не в себе прошлой ночью, — сказала я, задаваясь вопросом, объяснит ли он, почему он провёл ночь.
Я не смотрела на него, но почувствовала, как кто-то пожал плечами у меня за спиной.
— Твой диван несправедливо удобен. У меня не было ни единого шанса.
Он, очевидно, не помнил, как я лежала прямо на нём. Так что, хотя бы, это было тайной.
— Это правда. Мне пришлось полежать на пятидесяти диванах, прежде чем я выбрала этот.
— Я помню.
— О, да, я забыла, что ты ходил со мной.
— Потом ты заставила их обить его для тебя этим цветочным узором. Продавец был очень зол.
Я фыркнула, прежде чем сделала глоток своего идеального кофе.
— Он не должен был злиться. Эта штука стоила руки и ноги. Я знаю, что он получил от продажи фантастические комиссионные. Он был просто одним из тех людей, которые любили жаловаться. Могу заверить тебя.