За основу я взял угол наклона южной шахты погребальной камеры царицы, измеренный Питри (38 градусов 28 минут), и взглянул на карту неба с Орионом в южном меридиане. Ниже Пояса Ориона должна была находиться звезда. Но какая? Я вновь посмотрел на карту. Сириус, звезда Исиды! Почему я не подумал об этом раньше? Ах, да ведь я считал, что шахта была недостроена. К чему возиться с брошенной шахтой? Именно так думали, наверное, Бадави и Тримбл. Хорошо, если это потребует всего несколько минут вычислений, то почему бы не попробовать? Я выбрал 2650 год до н. э., дату более раннюю, чем 2600 год, к которому относят прокладку еще одной шахты в верхней части южной стороны пирамиды. Я рассуждал, что нижняя шахта должна была появиться несколькими десятилетиями раньше. После уточнения орбиты Сириуса, которое оказалось довольно значительным (см. Приложение I), я получил склонение -21 градус 20 минут. Введя географические координаты Гизе, я получил 38 градусов 41 минуту, что почти совпало с 38 градусами 28 минутами накчона шахты у Питри. Теперь у меня были данные по двум южным шахтам, направленным на Осирис-Орион и Исиду-Сириус примерно в 2650—2600 годах до н. э. Итак, совпадение выявлено совершенно определенно. Что теперь мне возразят египтологи?
Но тем не менее меня мучил вопрос — почему южная шахта погребальной камеры царя нацелена на Ал-Нитак (Дзету Ориона), самую малую звезду пояса Ориона, а не на ее самую яркую соседку?
Я постарался определить, учитывая прецессию, в какое время звезда могла быть видна под 44,5 градусами. Это дало мне дату 2590 год до н. э. Затем я решил задачу для Сириуса при высоте 38 градусов 28 минут и получил 2730 год. Таким образом, разность по времени в строительстве этих двух шахт составляла 140 лет, что было практически нереальным. Максимальная, как я полагал, разница может составлять лет двадцать. Что-то было не так либо с данными Питри, либо с самой конструкцией шахты; последнее казалось менее вероятным, учитывая, с какой тщательностью проводились работы в Великой пирамиде. Чтобы совпадение было полным и не оставляющим сомнений для строгого научного суда, необходимо было, чтобы южные шахты имели слегка больший наклон: 39,5 градусов для камеры царицы и примерно 45 градусов для камеры царя. Именно тогда эти две камеры могло разделять двадцать лет. И их сооружение в этом случае относилось бы приблизительно к 2450 году до н. э., а это значит, что пирамида примерно на столетие моложе, чем предполагалось. Могло ли быть такое? Мог Питри ошибиться? На этот вопрос ответа не было до 1993 года, когда Рудольф Гантенбринк произвел свои измерения.
Готовя свою статью, я решил посоветоваться с египтологами, на сей раз — американскими. Я послал короткое описание в Калифорнийский университет в Беркли и в августе 1986 года получил ответ от доктора Фрэнка А. Норика, управляющего Музея Лови. Доктор Норик признал, что он и его коллега Джеймс Диц «заинтересовались некоторыми [моими] сравнениями и заключениями». Они посчитали, что не могут достаточно квалифицированно изучить этот вопрос, и передали мою работу профессору Кэтлин Келлер в Отдел исследований Ближнего Востока. В своем ответе профессор Келлер сообщила, что ожидает результаты топографической съемки плато Гизе, но может в настоящее время сказать, что хоть и признает очевидным в «Текстах пирамид» связь умершего фараона с созвездием Ориона, но не думает, что расположение пирамид в Гизе диктуется расположением звезд Ориона.
Я понял, что стоит только произнести слово «теория» применительно к пирамидам, да еще к тому же «звездная теория», и специалисты немедленно стремятся от тебя отделаться. Путешествие моих идей по международным кругам египтологов ничего не дало. Оставалось надеяться только на благосклонность доктора Эдвардса.
Я понял, что наступило время обнародовать мою теорию. Но где и как? И я собрался в Англию, полный решимости воспользоваться предложением доктора Эдвардса порекомендовать мне редактора одного из египтологических журналов.
II
ДИСКУССИИ ПО ВОПРОСАМ ЕГИПТОЛОГИИ
В Англии я взял в аренду машину и направился к маленькой деревушке севернее Оксфорда, где жил Эдвардс. Мы снова с большим интересом обсудили предмет, который представлял интерес для нас обоих. Когда Эдвардс погружался в дискуссию о пирамидах, он весь светился энтузиазмом; его восприимчивость к новым идеям и чужим мнениям была удивительной.