– А кому?
«Ну ты ду… даёшь», – Доминатрикс смеялась совсем уж громко, почти заглушая мои мысли. Вздохнув, я убрала руки от лица:
– Я помогу искать Виктора.
– Замечательно, ваша помощь будет весьма кстати, – снова расцвёл Эрнест. – Полагаю, вы хотите участвовать в спасении Виктора, а закутки дома хорошо вам известны. Хотя я, пусть мои слова не покажутся высокомерными, я знаток архитектуры позапрошлого столетия, и, будь у меня больше свободного времени, этот дом с радостью раскрыл бы мне все самые сокровенные тайны, ведь я, у меня просто дар к подобным вещам, я…
И он пространно заговорил об архитектуре и найденных им фантастических чертежах, проектах, потайных комнатах и чего-то ещё – всё с поминанием своих выдающихся способностей – во всём. Но его «выдающиеся» поисковые заклинания эхом бродили меж зачарованных стен и только больше сбивали с толку.
Битый час я, Эрнест и Патрисия обшаривали дом, собирая пыль по закуткам и скоплениям мебели, а Доминатрикс мурлыкала у меня в голове что-то весёленькое, добавляя: «Хоть весь дом перевернём, но придурка не найдём, не найдём».
Услышав звонок в дверь, я сбежала открывать. Каннингэмов способ выбора доверенных людей показаться ещё более странным: пришедшего человека я бы на порог не пустила, не то что к серьёзным делам привлекать.
На пороге собственной персоной стоял кошмар Академии Феба.
Глава 27. Дьявольский химик
Дедалион[1], как и я, ребёнок маргинального брака (в моём случае это брак колдуна и волшебницы, в его – волшебницы и неволшебника, простолюдина). Оба мы учились среди требовательных к чистоте крови стервятников (так называли студентов корпуса св. Вулпио Академии Феба за униформу чёрного цвета с белыми воротничками-стойками). На этом общее между нами заканчивалось, и начинались бесконечные различия.
Мать Дедалиона принадлежала к Алгидам – роду, славному не столько древностью и чистокровностью, сколько военными преступлениями. То ли особая неудача, то ли какая общая семейная черта приводила его предков на службу к тем, чьи если не цели, то методы гуманными, да и законными, не назовёшь. Последние три столетия не случилось ни одного мало-мальски значимого конфликта, где бы не стяжал, пусть лишь крупицу, мрачной славы кто-нибудь из его родичей.
Тот же дед Дедалиона по давней традиции, избегая трибунала, вскрыл вены. Его дочь, мать Дедалиона, Агнесса, презрев неплохие перспективы брака (виртуозно уводимые от конфискаций средства семьи сглаживали недостатки репутации), исчезла. Спустя два года грянул скандал: она состояла в браке с портовым грузчиком греком, отличавшимся, как поговаривали, скверным характером.
Салоны и кружки бурно обсудили этот мезальянс, и никакие деньги относительно благополучного прадеда Дедалиона Малума[2] не отвадили злые языки. Как и все сплетни мира, эта устарела и забылась, – но только на четыре года: в день Всепорощения к центральному собору Лондиниума подошла бедно одетая женщина с испуганным мальчиком в поношенном костюме размера на два больше, чем нужно.
Рухнув к ногам Малума Алгида и увлекая за собой мальчишку, женщина молила о прощении и позволении вернуться в отчий дом. Высокородные спутники Алгида узнали в женщине постаревшую и исхудавшую Агнессу. Знавшие Малума не ожидали счастливого воссоединения семейства, но требование его даже им показалось слишком бесчеловечным: «Оставь здесь и сейчас этого выродка, никогда не вспоминай и не помогай ему – тогда можешь вернуться».
Тщетно Агнесса пыталась умалить бессердечную епитимию: Малум был непреклонен, и она осталась с сыном на ступенях собора.
Четыре года спустя история получила не последнее скандальное продолжение: Агнесса Какоэфес, в девичестве Алгид, бросилась с моста св. Ангуиса[3]. По словам очевидцев, она и Дедалиона хотела утопить, но помешал сердобольный прохожий.
Самоубийство внучки не поколебало Малума (а, может, и поколебало, точно не известно). Дедалион исчез из виду до поступления в Академию Феба.
Бедный, но гордый, с холодным взглядом угольно-чёрных глаз и манерами, в которых сквозила неприязнь к людям, он шагнул в клетку к «стервятникам», и – о чудо – они приняли его за своего.
Сразу стало ясно: знания – его страсть, мания, одержимость. Дедалион постоянно читал или писал и, хотя цену запрашивал приличную, пользовался популярностью как добросовестный и быстрый исполнитель домашних заданий (особым шиком было то, что он начисто писал работу подчерком заказчика – талант, принёсший, полагаю, приличный доход). Никто из учителей и наставников не смог поймать его за руку, хотя вся Академия знала о приработке.