– Что она взяла?! – оглянувшись на меня, Гатар добавил: – О чём ты говоришь?
Опасно перегревшийся фонтис, наконец, соскочил с руки Дедалиона, и он, переведя дыхание, ошеломлённо посмотрел на наставника. В этом взгляде было предчувствие конца. Фонтис дымился. Учитель и ученик молчали, пристально глядя друг на друга. Их безмолвное противоборство прервал белобрысый доктор, удивительно точно повторивший реакцию магохимика:
– Какого чёрта здесь происходит?
Дедалион выдохнул:
– У неё гиперчувствительность, гиперчувствительность всего: каждое прикосновение, движение, даже вздох вызывают… вызывают дикое удовольствие…
Тёплая ладонь Герды сжала мою руку, мы переглянулись: в огромных глазах Герды стояли слёзы, нос покраснел. Дедалион шумно шарился в осколках и бумагах – один из стеллажей был опрокинут – и на других стеллажах, приговаривая:
– Я, я… не знаю, как остановить, не думал над противоядием, не думал, что придёт в голову повысить дозу, но если подумать, мне нужно подумать.
Он схватился за голову. Доктор подошёл к парившей девушке и коснулся пальцем: по её телу пробежала крупная дрожь, из приоткрытых губ вырвался сиплый стон, светлые волосы колыхнулись.
Герда до боли стиснула мою ладонь.
– Она в сознании? – удивился доктор.
Дедалион мотнул головой:
– Нет, почти нет, она уже давно отключилась, мозг не выдержал избытка ощущений. Мне кажется она всё, уже рехнулась.
– Это вы рехнулись! – глаза магохимика страшно вытаращились. – Говорить такое о дочери главы полисрыцарей Лондиниума!
Мы с Гердой попятились.
– Ну, это с какой стороны посмотреть, – Дедалион продолжал шуровать по полкам, временами на секунду прижимаясь к ним лбом.
С подозрением присмотревшись к его неуверенным движениям, доктор подошёл и резко дёрнул его за подбородок, поворачивая к свету.
– А, проклятье, – доктор брезгливо разжал пальцы. – У вас глаза чёрные или зрачки так расширены?
– Глаза чёрные.
Скривив губы, доктор натягивал на ладонь угловатый медицинский фонтис:
– Что же тогда вас так мотает?
– Устал.
– Ну-ну, как же, – с видимой неохотой доктор вновь подошёл к Пенелопе, хмуро раскинул сети диагностических заклинаний и сразу свернул: даже от столь лёгких манипуляций Пенелопа изогнулась сильнее и прерывисто задышала.
– Может, её прикрыть, – предложил Гатар. – Всё же дочь главы…
– Не думаю, что это хорошая идея, – доктор потирал фонтис. – Если только не хотите ему за что-нибудь отомстить.
– Нет, не хочу, – поспешно заверил Гатар. – Зачем такие шутки?
– Да мало ли, – доктор, поставив валявшийся неподалёку стул, уселся на него с видом незаинтересованного наблюдателя; впрочем, за Дедалионом он следил хоть и искоса, но неотступно.
А тот метался по подсобке, порой безрассудно запуская исцарапанные, обожженные химикатами руки в битое стекло.
– Что вы ищите? – переступил с ноги на ногу Гатар.
– Она всё, всё опрокинула, опрокинула, – Дедалион наматывал круги с совершенно безумным видом.
– Истерика, – констатировал доктор.
– Сделайте же что-нибудь, – Гатар передёрнул плечами. – И в конце концов, сколько мне её держать?
– Спросите об этом своего подопечного, – злорадно ухмыльнулся доктор. – Полагаю, ему лучше знать.
– И вы что, совсем не хотите ей помочь? – жалобно спросила Герда, впиваясь в мою ладонь. – Вы же, вы же… вы взрослые!
Все, кроме бормотавшего Дедалиона, посмотрели на неё, и она прижалась ко мне, я обхватила её плечи в щекотных прядях распустившихся волос. Доктор вздохнул, крякнул, тяжело поднялся и, неожиданно быстро приблизившись к Дедалиону, влепил ему звонкую пощёчину, положившую конец бессмысленной беготне.
– Сядьте и подумайте, скоро у вас не будет на это времени, – доктор силой усадил его на недавно занимаемый стул.
Облокотившись о колени, Дедалион спрятал лицо в трясшихся ладонях.