Виктория пустила стрелу, другую, третью, ледяные лезвия отсекали канаты лиан, наконец дерево с треском рухнуло, пружинисто подпрыгнуло, обламывая ветви о камень обрыва, крякнуло последний раз и замерло в пенисто лизавшей его воде.
Виктор перебежал по широкому стволу:
– Давайте, спускайтесь!
– Я боюсь! – прижала руки к груди Доминатрикс.
– Слезай, живо! – строго смотрел Виктор. – А то притяну кандалы!
– Это нечестно! – Доминатрикс топнула.
Кандалы дёрнулись к краю.
– Иду, иду, – поспешила заверить она и посмотрела на Алоиса: – Подстрахуешь?
Он кивнул. Виктория покосилась на нас. Вздохнув, Доминатрикс сняла туфли и, не глядя, сбросила их вниз.
– Рехнулась?! – Виктор потряс туфлёй
– Прости! – елейно извинилась Доминатрикс.
И я даже как-то не огорчилась, что он на меня злится. Доминатрикс подобрала подол и испачкавшийся подъюбник, подвязала их выше колен, села на край, уцепилась за опробованную Виктором лиану и стала медленно, но уверенно спускаться под звон кандалов: «Виктор не самый удачный кандидат на роль героического рыцаря».
«Других не знаю», – почему-то рассердилась я.
«И не пыталась узнать».
«Это было проблематично, ведь я полагала, что во мне живёт кровожадное чудовище, готовое убить всех, кто мне дорог», – подол распутывался, мешался.
«Сейчас самое время раздвинуть границы своего мира, узнать новых людей, найти объект обожания… поприличнее», – рука соскользнула, Доминатрикс уцепилась крепче и перевела дыхание.
А я злилась всё больше: «Мне уже девятнадцать, большинство моих ровесниц либо замужем, либо помолвлены, либо претендуют на роль старых дев».
Доминатрикс рассмеялась: «Тебе только девятнадцать!»
«Ничего ты не понимаешь».
«Ну да, конечно, – она продолжила спускаться, – я вообще в жизни ничего не смыслю, как всякая старушка».
«Ты не понимаешь: в моём возрасте уже должна быть любовь до гроба, рыцарь, которому…»
«Инструкция из любовного романа?» – она смеялась, внутренне, но смеялась.
«Ну и что, что из любовного романа. Они прекрасны! – у меня даже дыхание перехватило от возмущения. – Было бы здорово, если бы в жизни было так же».
«Ты ещё ребёнок».
«Это всяко лучше, чем быть разочарованным в жизни циником».
«Рано тебе в разочарованного циника превращаться, жизни настоящей ты ещё не видела».
«А моя семья, теракт в аэропорту, Грета с Полем, то, что с ними случилось – это не жизнь?»
«Только трагичные эпизоды жизни», – Доминатрикс осторожно пощупала ветку – она сильно пружинила, и полезла ещё ниже, в тёплые листья кроны.
«Если продолжится в том же духе, страшно представить, что будет годам к сорока, пятидесяти, – я насупилась. – Если доживу до этого времени».
«Следует бояться не того, что может произойти к этому возрасту, а того, что к этому возрасту может ничего не произойти», – Доминатрикс попробовала другую ветку.
«Если больше ничего страшного не произойдёт – сожалений не будет».
Держась за лиану, Доминатрикс стала спускаться по ветке к стволу: «То хочешь приключений, как в романах, то покоя».
«В романах всё кончается хорошо, без сожалений и невосполнимых потерь, а сейчас счастливым концом для меня даже не пахнет».
«Может стоит изложить эти соображения Виктору? – она оглянулась: Виктор мрачно поджидал нас, стискивая туфли. – Вдруг сжалится и сделает тебе счастливый конец?»
«Кстати, может, мне «случайно» упасть? Виктор поймает, проникнется чувствами».
«Не дури. Мало того не факт, что он станет тебя ловить, так ещё сомневаюсь, что он прочитал хоть один любовный роман и знаком с их канонами», – Доминатрикс ухватилась за ветку и поморщилась: мы раздавили какую-то гусеницу. Фу.
«Не романтичная ты», – заключила я.
«Зато шею себе не свернула, – Доминатрикс обтёрла ладонь, – соблазняя какого-нибудь психа».