– Век бы её не видел, но мало ли что она задумала и в какие неприятности может влезть.
– Давай лучше расскажу, как надо строить плот, – Эрнест двинулся к заготовкам.
«А давай мы спать будем, а не это трепло слушать, а?» – предложила Доминатрикс.
Но у меня не получалось, как у Алоиса, не замечать треск и шум обрубаемых веток и перетаскиваемых магией деревьев. Я смотрела на Виктора: какой он всё-таки сильный, как красиво его могучее тело, и как привлекательно оно напрягается и блестит от пота, когда он машет своим огненным мечом (и меч красивый, если не у твоего носа), когда усилием воли заставляет подниматься и перемещаться огромные деревья.
Зрелище было завораживающе соблазнительным…
Глава (2)11. Волшебный сказочник
Темно. Редкие ночники в коридоре почти не дают света. Этот дом чужой и странный, здесь так много вещей, и все вещи – старые. Я чувствую, насколько они старые – от них веет древностью и смертью. Не люблю это место и не хочу находиться здесь. Меня пугают большие коридоры, множество комнат, бесчисленные вазы, вазочки, столы, столики, статуэтки. Мне страшно и я хочу домой, но...
Я зажмуриваюсь: забыть, забыть, забыть. Как учил доктор: успокоиться и думать о «сейчас».
Сейчас.
Я иду по коридору – зачем? Куда? Просто чтобы не быть в своей новой комнате, где так много старых вещей и старых кукол, смотрящих на меня жуткими стеклянными глазами.
БАХ!
Я подпрыгиваю, брызжут слёзы: звук, снова этот страшный звук. Но вместо криков ужаса и слёз, хотя кажется, я слышу их сейчас – где-то на фоне, на грани восприятия – смех. Женский смех:
– Это всего лишь ваза.
Я открываю глаза. Это тётя Шарлотта. Её голос доноситься из поднебесной гостиной.
– Шарлотта... – незнакомый скрипучий, неживой голос, аж мурашки по коже.
– Я просила называть меня Шарли.
– Хорошо, Шарли, этой «всего лишь» вазе восемьсот лет, она безумно дорогая.
– Мне безразлично.
– Тогда зачем ты её купила?
Я заглядываю в гостиную: голубой полумрак, на столике вращается хрустальный куб с застывшим в глубине драконом; этот куб преломляет и рассеивает тусклый голубой свет, наполняет гостиную мрачным волшебством, оживляет драконов, аистов и тигров; похожая на привидение тётя в бальном синем с серебром платье стоит, странно прижавшись к секретеру: руки соединены за спиной, грудь выпячена, склонённая набок голова чуть запрокинута, на шее блестит нитка крупного жемчуга; полусогнутой выставленной вперёд ногой тётя неторопливо покачивает из стороны в сторону.
У её ног, возле осколков, на корточках сидит в сером костюме стройный широкоплечий мужчина с красивыми бело-голубыми волосами, блестящими в цветных лучах куба.
Помедлив, тётя спрашивает:
– Будешь обвинять в расточительстве, как мой дорогой супруг?
– Мне просто жаль, когда красота гибнет.
– Да? – тётя смотрит на него так... жадно, как я никогда не видела, чтобы она смотрела на дядю или ещё кого-нибудь. – Забудь об этой вещи.
Она касается приколотого к декольте изумрудного фонтиса с благословенным крестом: на полу вспыхивает зелёное пламя. Мужчина поднимается, недолго смотрит на догорающие осколки и садится в изящное кресло, повёрнутое ко мне спинкой. Медленным движением отбрасывает длинные волосы, разметавшиеся по резной костяной кромке кресла.
Тётя жадно смотрит на мужчину, а он облокачивается на подлокотник.
– Тебе скучно? – спрашивает она.
– Я не вполне понимаю, зачем ты меня пригласила, Шарлотта.
– Шарли.
Мужчина медлит:
– Хорошо: Шарли.
– Думаю, ты понимаешь, зачем я тебя пригласила.
Тётя вздыхает, отталкивается от секретера, на ходу вынимает заколки из высокой причёски: волосы, раскручиваясь, падают на плечи роскошными волнами. Довольно долго она смотрит на мужчину, прежде чем наклониться. Её руки смыкаются на резных подлокотниках-драконах, волосы текут вниз. Она склонилась так низко, что лица должны соприкоснуться. Внезапно, разрывая её рыжие кудри, поднимаются его длиннопалые руки, ложатся ей на плечи, решительно отстраняют.