– Да, знаю. Вы по-прежнему в ссоре друг с другом.
– Мне очень жаль. Я пытался увидеться с ним, чтобы как-то смягчить разногласия, но он дал указание своим слугам не пускать меня на порог. Это очень неприятно и обидно, когда тебя держат на ступеньках, словно незваного визитера.
– Твой отец всегда был упрямым ребенком и вырос упрямым мужчиной. Он скорее умрет, чем признает, что был неправ, а уж в том, что касается извинений…
– Я пришел узнать, как вы поживаете.
Пожилая дама тяжело вздохнула и взмахом руки указала на груды бумаг, разложенные повсюду.
– Как видишь, твой дед оставил после себя множество неоконченных дел. Его поверенный пообещал нанести мне визит и помочь разобраться во всем, но пока я решительно не представляю, что мне со всем этим делать.
Губы ее задрожали, и она промокнула глаза носовым платочком с траурной каймой. Но спустя несколько мгновений старушка взяла себя в руки и в упор взглянула на внука.
– Дэвид, ты был здесь… Расскажи мне о том, что произошло.
– Я вовсе не уверен, что должен это сделать, – устало откликнулся виконт. – Если расскажу правду, отец использует мои же слова против меня и добьется того, чтобы я страдал еще сильнее.
– Дорогой мой, я спрашиваю у тебя, есть ли что-нибудь такое, что мне следует знать.
– Ладно. У нас с отцом вспыхнула ссора, отчего дедушка очень огорчился. Не успели мы опомниться, как он осел на пол, держась за грудь.
Несколько мгновений маркиза обдумывала слова внука, после чего сказала:
– Благодарю тебя, Дэвид. Нечто в этом роде я и подозревала. Ты ведь знаешь, что у твоего деда всегда было слабое сердце. Просто чудо, что он дожил до таких лет. Доктора давным-давно предупреждали его о близости конца.
– Значит, вы не вините меня?
– В смерти твоего деда? Нет, – она покачала головой. – Сердечный приступ могло вызвать малейшее напряжение – например, известие о том, что одна из его лошадей не выиграла скачки в Дерби или что его инвестиции опустились до минимальных значений.
Виконт схватил руку маркизы и поцеловал ее.
– Спасибо вам, бабушка. Отец, разумеется, винит в случившемся меня и поэтому отказывается принимать.
– Он глупец, пусть даже и мой сын. Ты его единственный ребенок, которому следовало бы утешить его и поддержать в это ужасное время.
– Раз вы не питаете ко мне неприязни, бабушка, то уж его остракизм[6] я как-нибудь переживу.
– Он смягчится, просто для этого ему нужно время. Ему вечно надо сорвать на ком-нибудь свое раздражение, и на сей раз под руку подвернулся ты. Держись, Дэвид, не падай духом. Завтра на похоронах ты всем нам будешь очень нужен.
– Поверенный говорит, что погребение состоится в Кензал-Грин, а не в семейной церкви в Хартфордшире. Это немного странно, вы не находите?
Маркиза сделала глубокий вдох, и он вдруг понял, что ее беспокоит кое-что еще.
– Таковой была последняя воля твоего деда, поэтому, будучи ему верной женой, я не желаю ослушаться своего супруга даже в смерти. А теперь ты должен извинить меня, Дэвид.
По щекам бабушки обильно заструились слезы, отчего виконт ощутил сильнейшее смятение.
«Она что-то недоговаривает», – подумал он, принимая у Бейтса свою шляпу и выходя из дома, окна на фасаде которого были плотно закрыты ставнями.
На следующий день, собираясь на похороны, виконт понял, что его одолевают дурные предчувствия.
Похоронная процессия должна была отправиться с Белгрэйв-сквер в одиннадцать часов, а вслед за погребением в конторе поверенного намечалось оглашение завещания.
Прибыв в дом деда, виконт подошел к близким родственникам покойного, дабы занять среди них свое место. Ему сообщили, что для него подготовлен один из экипажей, нанятых для поездки в Кензал-Грин. Уязвленный до глубины души, он, впрочем, ничем не постарался выдать своей обиды.
Издали Дэвид отыскал взглядом отца, но тот сделал вид, будто не замечает его.
Наконец распорядитель объявил, что наступило время выезжать.
Глядя на драпированный бархатом гроб в огромном прозрачном катафалке, украшенном черными траурными лентами, виконт едва сдержал слезы.
Ему понадобились все его душевные силы, чтобы не разрыдаться прямо на виду у собравшихся.
Распорядитель неспешно занял свое место впереди шестерки вороных коней. Процессия начала движение. Маркиза с графом ехали в черном ландо сразу же за катафалком.
Двое верховых на лошадях, укрытых попонами фамильных цветов, пара носильщиков, держащих над головами черные доски, утыканные траурными страусовыми перьями, и многочисленные пажи в черном, на шляпах которых тоже были узкие траурные ленты, торжественным и печальным маршем двинулись вокруг Белгрэйв-сквер.