Заключенным, занятым на работах и не имевшим замечаний по поведению, разрешалось два раза в год получать от родственников продовольственные посылки — ко дню своего рождения и на Рождество. Вес посылки не должен был превышать 2,5 килограммам В перечень предметов, запрещенных к пересылке, входили лекарства, туалетные принадлежности, конфеты и табачные изделия. За одиннадцать лет Эрдман получил от матери только четыре посылки, В шестнадцати посылках ему было отказано из-за нарушений режима, по большей части мнимых. Выдавая посылки, надзиратели издевались над заключенными. Так, они могли высыпать сахарный песок на сливочное масло, или вывалить варенье из банки на колбасу.
Несмотря на суровые условия тюрьмы, Эрдман и другие политзаключенные жили в атмосфере братства, которое зиждилось на их общем неприятии коммунизма. Однако все изменилось, когда власти поняли, что их политика перевоспитания узников терпит крах. В 1956 году МГБ, копируя советский опыт, пошло на нововведение: отныне вместе с политзаключенными стали содержать и уголовников, убийц, грабителей, воров и сексуальных извращенцев. «Это стало страшным психологическим испытанием, — вспоминал Эрдман. — До этого мы были братьями по духу. А тут у нас начали воровать вещи, даже те крохи пайка, которые нам удавалось сэкономить. Вскоре мы уже не знали, кто сидит по политической статье. У уголовников не было никакой сознательности, они работали на Штази в качестве стукачей за доппаек или досрочное освобождение. Иногда их доносы бывали чистейшим вымыслом». На основании подобных доносов против Эрдмана были выдвинуты новые обвинения в нарушении тюремного режима.
После того как Эрдман провел шесть лет в «Желтой Беде», его перевели в Бранденбургскую тюрьму, более современное пенитенциарное учреждение, максимально отвечающее требованиям безопасности. Однако и там обращение с заключенными было жестоким. Некоторое время он работал в кухне, чистил картошку. Затем его направили на завод, производивший детали для танков и тракторов, — место очень опасное, учитывая полное отсутствие техники безопасности. В результате несчастных случаев погибли или стали калеками многие заключенные. «Мне оставалось отбыть еще несколько лет, и я не хотел лишиться руки или ноги и поэтому отказался там работать», — рассказывал Эрдман. Этот дерзкий вызов стоил ему двадцати одного дня карцера. Однако в конце концов он добился своего. После карцера Эрдмана перевели в пошивочную мастерскую, где шили форму для Национальной Народной Армии. Там он встретился со своим старым другом Хорстом Штробелем, студентом-медиком, которого судили вместе с ним семь лет назад. Штробель должен был освободиться летом 1961 года и собирался перебраться в Западный Берлин. Для поддержания связи друзья договорились, что Штробель навестит мать Эрдмана и сообщит ей, что она должна слово в слово переписывать письма, получаемые ею от своего сына и пересылать их Штробелю. Она должна была также переписывать письма Штробеля и пересылать копии Эрдману. «У нас не было иного выхода, потому что я мог писать только своей матери и больше никому, — рассказывал Эрдман. — Именно так я и узнал, что он обосновался в Западном Берлине как раз перед тем, как 13 августа 1961 года была построена стена».
В апреле 1964 года Эрдман получил от матери письмо. Расшифровав послание от Штробеля, он узнал, что друг намеревается переправить его в Западный Берлин сразу же после его освобождения, срок которого приходился на 1 июня. «Я ответил, что готов ко всему, лишь бы не оставаться в ГДР. В начале мая начальник тюрьмы сообщил мне, что дата моего освобождения назначена на 26 июня. В письме к матери я сообщил, Штробелю об этом», — вспоминал Эрдман.
К этому времени Штробель стал студентом медицинского факультета западно-берлинского университета, однако все свое свободное время он отдавал благородному делу — помогал тем, кто хотел бежать из Восточного Берлина. Он вступил в одну из многочисленных групп, которые вызволяли людей из коммунистической неволи. В глазах коммунистов эти «контрабандисты» были матерыми преступниками. Штробель послал еще одно сообщение Эрдману, проинструктировав его о контакте в Восточном Берлине, запланированном на 27 июня.
«Я изумился, увидев молодую девушку, студентку медицинского факультета из Западного Берлина. У неё был западногерманский паспорт, и поэтому она могла ездить в Восточный Берлин. Мне сказали, что операция по переправке меня в Западный Берлин назначена на 13 августа. Я должен был спрятаться в кустах небольшого парка неподалеку от стены, где всегда было спокойно. К этому месту должен был подъехать и развернуться американский автомобиль с офицером американской армии за рулем. Разворачиваясь, водитель должен был багажным отделением заехать в кусты. Дверца багажника будет привязана изнутри слабым шпагатом. Я должен был рвануть ее на себя, прыгнуть вовнутрь и захлопнуть за собой. На КПП „Чекпойнт Чарли“ американские машины не подвергались досмотру, и офицер должен был доставить меня в свободный мир».
Долгожданный день наступил, однако оказалось, что друзья Эрдмана сильно просчитались. «На пути к парку я увидел, что везде невообразимая суматоха. В тот день была третья годовщина сооружения стены. С той стороны были слышны лозунги, которые скандировала возбужденная толпа. С этой стороны все кишело пограничниками и сотрудниками Штази. Улицы были блокированы броневиками и водометными установками. К месту, где меня должны были подобрать, я никак не мог подойти».
Эрдман так и не узнал имени американского офицера, который должен был отвезти его в Западный Берлин, за исключением того, что это была женщина в чине майора. Не знал этого и Штробель. Друзья полагали, что скорее всего она была врачом, поскольку все товарищи Штробеля по подпольной деятельности были студентами-медиками и у многих из них были друзья-американцы.
Через несколько часов после неудачной попытки бегства с Эрдманом установили контакт и сообщили, что его вывезут на следующий день. На этот раз его должны были забрать два иорданских студента, которым разрешалось пользоваться КПП «Чекпойнт Чарли», предназначенным для иностранцев. «К этому времени мои нервы были напряжены до предела, и когда я увидел машину, они чуть было не сдали», — вспоминал Эрдман. Спасательным транспортом оказался крошечный двухместный «Рено», у которого двигатель был расположен сзади. Между двигателем и спинкой сидений было пространство, отгороженное тонкими стальными листами. Оно имело размеры: 30 см в ширину, 120 см в длину и 90 см в высоту. Путешествие началось.
«Я скорчился там, не в состоянии пошевелить даже пальцами. Если бы не тюрьма, где я так сильно похудел, я бы ни за что не поместился в ящик. Очень скоро стальная перегородка со стороны мотора сильно нагрелась. В этот момент машина остановилась. Мотор заглушили, и я мог слышать голоса пограничников. Я очень боялся, как бы мне не закашлять, и тогда услышал команду: „Проезжайте!“. Водитель включил стартер несколько раз, однако мотор никак не запускался. Тогда один из пограничников сердито сказал: „Уберите отсюда вашу колымагу!“. У меня чуть было не разорвалось сердце, когда пограничник сказал иорданцам: „В чем дело, у вас что, кто-нибудь там спрятан?“ Один иорданец засмеялся и ответил: „Конечно, там двое. Ладно, лучше помогите-ка толкнуть“. Машина медленно покатилась, и по цоканью подкованных сапог об асфальт я определил, что пограничник толкает машину. Внезапно двигатель чихнул и завелся. Через несколько секунд мы пересекли границу и оказались в Западном Берлине».
Эрдману тут же предложили завершить образование на медицинском факультете Свободного Университета Западного Берлина. «Но я не мог принять это предложение. Мне было уже тридцать семь лет, и я знал, что не смогу тягаться с двадцатилетними. Я одиннадцать лет не заглядывал в медицинские учебники».
Он решил, что ему нужно зарабатывать на жизнь, и друзья помогли ему устроиться на радио «Свободный Берлин». «Я хотел делать все, о чем мы мечтали в тюрьме:… увидеть Западную Германию, Италию, Францию и, может быть, Соединенные Штаты. Я хотел нормальной жизни, хотел обзавестись семьей». Приятель предложил ему съездить вместе на испанский остров Майорку. «Это было путешествие в сказочную страну, потому что через пару дней я повстречал там Маргарет, красивую женщину. У нас было много общего. Ее брат тоже отсидел одиннадцать лет в восточно-германской тюрьме по сфабрикованным обвинениям в шпионаже. Он просто принадлежал к студенческому кружку, члены которого были настроены оппозиционно». Год спустя они поженились.