— Не шевелитесь, — сказал незнакомый голос. — Пуля вынута. Я зашью рану, как только замедлится кровотечение.
Проклятие. Ему нужно так много спросить… и сказать. Он сжал ее пальцы и почувствовал прикосновение приятно пахнувшего локона к своей щеке.
— Что, моя любовь? — прошептала она.
— А он… — прохрипел Роуленд. — А ты…
— Ш-ш-ш, тебе не надо напрягаться.
— Мне стало бы легче, если бы ты объяснила, дорогая.
— Ты убил его, Роуленд, — шепотом сказала она. — Весь удар на себя принял ты, а не я.
— А другие выстрелы… — Он застонал от боли, но был уверен, что справится с ней, какой бы сильной она ни была.
— Его смерть не будет на твоей ответственности, — прозвучал суровый голос полковника. — Я не допущу этого. В рапорте будет сказано не только о твоем выстреле.
Этот преступник и убийца мертв. Тяжесть с груди снята. Над ним послышались другие голоса.
— Твоя стрельба стала лучше, Мэннинг, — сказал Хелстон, пытаясь скрыть за шутливым тоном уважение.
— Что вы такое говорите, ваша светлость, — пробормотал Лефрой. — Стрельба хозяина всегда идеальна. — Верный Роуленду конюший в упор посмотрел на Майкла, который вопросительно вскинул бровь. — Если бы он хотел убить вас прошлой весной, то вогнал бы пулю вам в голову с такой же легкостью, как вон в того генерала в кустах.
Господи! Роуленд хотел, чтобы они все разошлись и позволили ему остаться с ней. Он снова закрыл глаза. Он хотел слышать ее голос, который казался колыбельной.
Он хотел заверить ее, что поправится, что они будут жить долго и что их жизнь будет наполнена чудесными событиями. Он знал это и нисколько не сомневался. Потому что когда снижался, он видел улыбающихся ангелов, они словно видели многие главы разворачивающейся впереди жизни.
Она хотела, чтобы он снова открыл глаза. Он вел себя настолько беспокойно последние три дня, что было настоящей мукой ухаживать за ним. Он не хотел лежать и тем самым лишил организм шанса выздороветь. Но наконец в последние несколько часов он успокоился.
Она почти безостановочно разговаривала с ним. Похоже, он чувствовал себя лучше, когда слышал ее голос. После того как рассказала ему обо всех подробностях своего детства, которые только смогла припомнить, она прибегла к рассказам о том, как они познакомились.
— Дорогой, — шепотом спрашивала она, — ты помнишь, как я первый раз приготовила обед? Я так старалась порадовать тебя. Мясной пирог, картошка, морковка… и имбирный пряник. Тебе это не понравилось. Но я знала, что ты любишь это; дело в том, что ты как-то по-особому морщишь брови, если тебе что-то нравится. Думаю, что я единственный человек, который понял, что это признак осторожности. Словно ты не хочешь, чтобы кто-нибудь знал, что ты чувствуешь на самом деле.
Он пришел в себя так же, как относился к жизни, — без колебаний. Глаза его внезапно открылись, светлые и ясные.
— О, ты очнулся — очень тихо сказала она.
Он бросил взгляд на стакан с водой, который стоял поблизости, и она тут же поднесла его, осторожно придерживая голову.
Она не произнесла ни слова, пока он долго и жадно пил. Откинувшись на подушку, он расслабился, а она поставила стакан на стол.
Он следил за ней глазами.
Она провела ладонью по белой вышивке на простыне.
— Роуленд, ты должен быть гораздо осторожнее в будущем. Я не могу потерять тебя. Я слишком многое потеряла.
Он приложил палец к ее губам, заставляя ее замолчать.
— Нет, — возразила она, — я должна высказаться. Я знаю, почему ты это сделал: хотел спасти меня и отомстить за моего отца, — но я бы радостно жила даже при условии существования на свете этого монстра, а вот жить без…
— Элизабет, — хрипло перебил он.
—Да? — Она смахнула волосы с его лба. — Ты еще очень слаб. Хочешь бульону?
Он покачал головой, не спуская с нее глаз.
— А чего ты хочешь? — Она поправила подушку.
— Просто посиди рядом.
Она чувствовала, что он чего-то хочет.
— Может, намочить тряпку?
— Ш-ш-ш, — побормотал он.
Она сдалась. И утонула в его глазах. Она никогда не видела такого ясного взгляда.
Внезапно он свел брови.
— Я сожалею, что опоздал, — пророкотал он.
— Опоздал?
— Опоздал сказать тебе. — Он закрыл глаза.
— Ой, ты устал. Я не уйду от тебя. Я буду здесь, когда ты снова проснешься, и тогда…
— В течение долгого времени, — шепотом проговорил он, открывая глаза, — я был замурован в черноту, лишенную всего, кроме жерновов времени, которые перемалывают все в вечную пыль. — Он сделал паузу. — До тебя.