Выбрать главу

Она вспомнила о своей миссии.

— Не будем об этом. Ешьте, что я приготовила, упрямый вы мул.

— Гм… Проведя много лет в окружении пехотинцев и кавалеристов, вы не слышали старинной пословицы о лошади, которую ведут к воде и пытаются заставить…

— Напиться? — нетерпеливо перебила она.

— Нет, — улыбнулся он какой-то дьявольской улыбкой, — прыгнуть.

Она шагнула к краю письменного стола, схватила ломоть хлеба с орехами и сунула ему под нос.

— Прыгайте через это. И не возражайте мне.

Он должен отдать ей должное. Она была из немногих женщин — нет, единственная женщина, которая осмелилась говорить с ним таким образом. Большинство боялись его или, наоборот, вели себя слишком вольно. Он внезапно ухмыльнулся, совсем отвыкнув от того, что его рот способен сложиться в улыбку.

И в этот момент она вложила кусок хлеба ему в рот. Ему ничего не оставалось, кроме как конвульсивно прожевать его и проглотить. Потребовалось немало усилий для того, чтобы не затолкать остальной хлеб в рот и не проглотить его.

— Несколько суховат, не находите? — с легкой хрипотцой сказал он.

— Идеальный, олух царя небесного!

— Как грубо, миссис Ашбертон! И какое недостойное поведение. Осторожно, вы… да, Томми?

В приоткрывшуюся дверь просунул голову парнишка.

— Что-то с Серой Леди. Мистер Лефрой велел мне позвать вас. Она ведет себя беспокойно и не может разродиться.

— Идиот! — воскликнул Мэннинг, резко отодвигая стул. — Я должен был насторожиться при первых же признаках. — Он повернулся и ткнул в Элизу пальцем. — Это ваша вина. Ваша дурацкая пища сушит мои мужские мозги. И между прочим, миссис Ашбертон, уж коль вы так обожаете армию, могу я вам напомнить, что приказ есть приказ? Оставьте эти чертовы подносы в моем кабинете! И до конца недели найдите мне нового повара. Иначе мои рабочие слопают все, что приготовлю я. — Он вышел из комнаты, а парнишка вытаращился на Элизабет огромными серыми глазами, очевидно удивленный ее способностью противостоять силе гнева хозяина, сравнимой разве что с ураганом.

— Мэм, не беспокойтесь за хозяина. Мистер Лефрой подсунет ему яблоки и морковку, обязательно подсунет, — шепотом успокоил ее парнишка.

— Если он будет так питаться, то у него вырастут хвост и копыта, и вы сможете выставить его во дворе и продать по самой высокой цене.

Парнишка засмеялся и, прежде чем умчаться, сказал:

— А можно, я возьму этот хлеб, мэм? А то вдруг это последний раз. Кто знает, как дела сложатся.

Конечно, она ведет себя смешно. Видит Бог, Мэннинг должен есть. Ведь он не уступал воинам легендарного Спартака ни ростом, ни безжалостностью. Однако… эти запавшие щеки, полное отсутствие жира на теле…

Она дала парнишке хлеба, накрыла поднос и отправилась к дому. Однако вскоре верх над ней взяло любопытство. Перед огромным стойлом собралась небольшая группка мужчин. Элиза отставила поднос с едой и присоединилась к ним.

— Все как я тебе сказал. Она ожидает его, — тихо сказал молодому конюху конюх постарше.

Элизабет посмотрела на мужчин, каждый из которых тепло улыбнулся ей, а потом увидела мистера Мэннинга. Последний, судя по всему, никого не замечал, поскольку наблюдал за каждым движением небольшой серой кобылы.

— Ш-ш-ш, Джимми, — предостерег немолодой конюх. — Теперь смотри.

Мистер Мэннинг прошел вперед, что-то говоря кобыле на не поддающемся пониманию языке. Кобыла вытянула красивую, выгнутую шею и мягко ткнулась в его протянутую руку. Он медленно погладил ее. Кобыла мотнула головой и повернулась, чтобы уткнуться носом в его руку.

— Да, Леди, — ободряюще шепнул он, затем вдруг повернулся в сторону наблюдающих конюхов, словно до этого позабыл, что они находятся здесь. — Убери их отсюда, — приказал он Лефрою, и его взгляд досказал то, что он не мог сейчас выразить голосом.

— Давайте, парни, — распорядился Лефрой, — вы все знаете правила хозяина. Кобылам требуется тишина. — Пока мужчины и подростки с ворчанием расходились, Лефрой повернулся к Элизабет и подмигнул: — Вы можете остаться, если будете вести себя тихо.

Она отошла в сторону и села на ближайший стул.

Очарованная красотой момента, Элизабет наблюдала, как мужчина и животное погрузились в процесс творения. Роуленд Мэннинг гладил вздувшиеся бока кобылы и говорил то успокаивающие, то подбадривающие слова. Казалось, каждый из них полностью доверял друг другу, спокойное, волевое терпение человека компенсировалось доверием кобылы и стремлением порадовать его. Элизабет не могла даже предположить, что он способен на такую нежность.