Когда она поднялась из воды, он занял ее место и быстро намылил и потер свое крупное тело. Она собиралась одеться, но он оказался рядом и прижал к себе.
— Нет, — прошептал он. — Еще нет.
Она почти растворилась в его объятиях. Да, она питала надежду, но была уверена, что этого не произойдет.
Он отнял у нее полотенце, отбросил его и шепнул ей на ухо:
— Ты забыла про десерт. А ведь ты единственный человек, который настаивает на нем.
От этих соблазнительных слов она почувствовала трепет.
— Десерт?
— Земляничная глупышка, — пояснил он, и она почувствовала, что он улыбается.
— Что ты имеешь в виду? У нас нет заварного крема, есть только тарелка…
Раньше чем она успела договорить, он схватил с подноса тарелку с земляникой и подтолкнул Элизабет к кровати, держа руки таким образом, чтобы она не смогла убежать. А спустя несколько мгновений она оказалась лежащей на кровати.
Она посмотрела в его потемневшее от страсти лицо, обрамленное влажными черными волосами.
— Позволь мне угадать, — смущенно сказала она. — Вот это земляника, а я и есть глупышка?
— Ты очень сообразительная, — пробормотал он и стал выкладывать ягоды на ее тело. Затем пристроил маленькую земляничинку на маковку ее груди и тут же накрыл ее губами.
Элиза застонала, когда он стал пощипывать ягоду, а затем и ее нежную плоть. Его руки сжали ей бедра, когда она попыталась пошевелиться.
— Нет-нет — зашептал он, — не шевелись.
Тем временем ягоды одна за другой исчезали от этого дерзкого набега, его голова опускалась все ниже, он был всецело поглощен своим делом. Ее ладони беспокойно скользили по постельному белью.
А затем, раньше чем она успела догадаться о его намерениях, его голова опустилась гораздо ниже последней ягоды. Элиза оцепенела, издав невнятный горловой звук.
— Как вкусно! — мурлыкал он, раздвигая ей бедра. Он мурлыкал и бормотал, словно дикое, красивое, хищное животное.
И хотя он не давал ее бедрам ни малейшего шанса вырваться из плена, он был удивительно деликатен и нежен в своих действиях.
И ее застенчивость очень скоро улетучилась. Было не важно, что он делает. Она хотела большего. Хотела быть с ним еще и еще.
Ее страсть возрастала при каждом движении его губ, рта, ладоней. Элиза возносилась все выше и выше, к некой таинственной возвышенной цели. Она ощутила себя в полете… но все было совсем иначе, чем ночью, когда он был внутри ее. Сейчас она была одна. И его последующий отказ позволить ей удовлетворить его очевидное желание, она ощутила как наказание, которое он был настроен понести и которое было явно незаслуженным.
Он ушел от нее с большой неохотой. И только лишь после того, как вырвал у нее обещание, что она не покинет монастырь. Было еще рано; только молочницы и прочая прислуга потаенными тропками пробирались по своим делам. Если Пимм был таким, как большинство джентльменов, он не покинет постель до тех пор, пока солнце не поднимется высоко.
У Роуленда было достаточно времени, чтобы позаботиться о закрытой карете для нее и дать последние указания Джошуа.
Но он не знал о том, что одна вдовствующая герцогиня, несмотря на ворчание, уже поднялась. Проснулась и другая леди, для которой было несложно вставать вместе с петухами. Когда три женщины думают сообща, ни y одного мужчины нет ни малейшего шанса поступить по-своему.
«Моя драгоценная!
Я надеялся, что вы дождетесь меня на воздухе прошлым вечером. Увы, нет. Я не могу выразить, насколько обеспокоило меня это событие. И я не потерплю, если вы находитесь с другим.
Я возвращаюсь в Лондон и строю дальнейшие планы. Я не в силах выносить те бесконечные минуты, которые отделяют меня от вас. Но скоро это закончится. И я буду с вами, мой ангел!
П.»
Элизабет захотелось разорвать на тысячу кусочков новое послание от Пимма, которое она нашла в ожидающей ее карете Хелстона. Но поскольку Элиза была не одна, она воздержалась от этого и просто сложила его под любопытствующими взглядами Люка, Эйты и Сары.
— То же самое? — мягко спросила ее Сара.
— Как всегда, — ответила Элизабет. — Я не понимаю, что за удовольствие находит Пимм в этих сентиментальных писульках.
— Поэтическая чушь никогда не поможет джентльмену в его ухаживаниях. Смена симпатий? — спросил Люк без малейшего намека на удивление.
Она постаралась ни с кем не встретиться взглядом.
— Нельзя быть столь прямолинейным, Люк, — сказала Эйта. — Ты, как никто другой, должен знать, что с подобными вопросами нужно быть очень деликатным.
Ее друзья имели весьма слабое представление о том, насколько глубоким и широким был поток осложняющих факторов. При полном молчании Эйта поправила украшение на громадной черной шляпе, а Сара успокаивающе пожала ей руку.