«И Нина мне сказала: «Видел рекламу по телевизору? О третьих детях и как за ними охотится демографический надзор? Наверняка хорошо заплатят, если кого-нибудь выдать». А я говорю: «Не знаю я третьих детей». А она засмеялась и добавила: «Ну так что? Притворись, и можно сдать, кого хочешь. И получим награду». А я сказал: «Но это же ложь! Так нельзя! Нет, ни за что!» Но потом она меня уговорила… девчонки, они умеют».
Нина протянула руку и, схватив магнитофон, изо всех сил запустила им в противоположную стену. Ударившись о стенку, он треснул, и лента выпала на пол. Нина пыталась до неё дотянуться, чтобы порвать.
Но мужчина оказался проворнее: его рука накрыла плёнку, а наручники врезались в руки Нины, удерживая её. Он спрятал плёнку в карман.
– Ну и ну, – сказал он. – Вот это темперамент. – И снова достал записную книжку. – Ну что, мне теперь записать тебя? Расскажешь то же самое, только имена поменяем? «И Джейсон сказал мне: «Наверняка хорошо заплатят, если кого-нибудь выдать…» А я сказала: «Но это же ложь! Так нельзя! Нет, ни за что!»
Он чопорным фальцетом скопировал голос Нины, совсем по-детски.
Нина не ответила. Отвернувшись к стене, она плакала и не хотела, чтобы он видел её слёзы. В голове промелькнула смутная мысль: «Это не кошмар. Кошмары не бывают такими ужасными».
– Так что, мне принять твоё молчание за знак согласия? – спрашивал мужчина. – Но с чем ты соглашаешься? Хочешь предать этого Джейсона, которого ты хорошо знаешь, таким же образом, как и он тебя? Или всё сказанное им правда, и во всём виновата ты? Что выберешь?
Нина заставила себя на него взглянуть.
– Я никогда не соглашусь ни с чем, что бы вы ни сказали, – горячо ответила она.
– Гм, интересно, – нахмурился мужчина. – А я хотел сделать тебе предложение, которое могло бы спасти тебе жизнь. Но ты, похоже, не в настроении. Так что придётся подождать.
Он встал, и, прихватив с собой стул и кусочки разбитого магнитофона, вышел из камеры. Отвернувшись к стене, Нина тихонько всхлипнула.
Но, дождавшись его ухода, оглянулась и увидела, что он забыл белый, аккуратно сложенный, выглаженный носовой платок. Нина схватила платок, скомкала и хотела запустить им в стену. Но платок не ударился бы с той же силой, как и магнитофон, а плавно опустился бы на пол, будто птица на привычный насест.
Нина огляделась, не наблюдает ли кто, потом громко высморкалась.
5
Хлеб Нина всё же съела. Она ненавидела саму себя за то, что подобрала всё до единой крошки и схрупала червивое яблоко до самых семечек.
Ей бы оплакивать Джейсона, бесконечно всхлипывая, как какой-нибудь отвергнутой героине из книжек тёти Ценки. Но она уже не была убита горем, она разозлилась. Еда только добавила сил для ярости.
– Вот идиотка-то, – бормотала она себе под нос. – И с именем не ошиблись.
Как он мог? Как Джейсон мог стоять ночь за ночью в свете луны, с такой любовью смотреть ей в глаза, потом отвернуться – и вот вам, пожалуйста?
Неужели он ещё месяц назад планировал её предать, когда впервые прошептал на ухо:
– Почему бы не отправить остальных назад? Побудем несколько минут вдвоём?
Он взял её за руку, ткнулся носом в шею, и у Нины подкосились ноги. Даже сейчас она все ещё ощущала его руку на своей, прижатые к её губам губы. Сколько раз она вновь переживала каждый поцелуй, каждое прикосновение. В памяти всё ещё звучал его голос:
– Я тебя люблю.
Но он её не любил. Рассказал демографической полиции, что она задумала что-то ужасное, и теперь её за это убьют.
Нина с такой силой выплюнула семечко от яблока, что оно запрыгало по полу.
С Джейсоном она выставила себя полной дурой. Она вспоминала встречи в лесу, когда с обожанием смотрела на него и несла полную чушь. Флиртовала. Вспомнила встречу, когда в компании появился новый мальчик, Ли Грант. Джейсон рассказывал Ли о митинге за права третьих детей, который устроила Джен Толбот. А Нина ничего не внесла в разговор, кроме повторения слов Джейсона: «Митинг…» Она вообще не могла сказать ничего умного, ведь и разговора толком не слышала, просто смотрела на отблески тусклого света на лице Джейсона, любуясь его строгим профилем. Изучая идеально точёный нос.
Вот дура!
Даже до этого, до их первого с Джейсоном поцелуя, она флиртовала, но по-другому, с важным видом подсмеиваясь над мальчишками.
– Ну это же мальчик! – сотни раз повторяла она с глупой жеманной улыбкой.
Она будто играла в одном из телесериалов тёти Ценки. Не хватало только бального платья и одного из тех изящных маленьких складных вееров, каким обмахивают лицо, говоря что-нибудь особенно вычурно.