Итак, столкнувшись с расколом и посттравматическим синдромом Реформации, Святой престол отреагировал не внутренним преобразованием своей мировоззренческой системы, не попыткой вдохнуть новую жизнь в пастырскую и благотворительную деятельность, а организацией новых рычагов доминирования и контроля, позволяющих подавить недовольство, заставить умолкнуть, в том числе физически, любые критические голоса. Отказ от более богатой и плодотворной духовности был вызван не общим негативным отношением, а тем, что согласие на реформы означало необходимость отречения от осуществления политической власти с трудно предугадываемыми в сложном европейском контексте последствиями.
Отсюда и более простой путь — репрессивный, где костры, на которых сжигались еретики и ведьмы, сочетались с изоляцией и травлей свободной мысли, философских поисков, научных открытий, историко-критического анализа Священного Писания. Иными словами, церковь инквизиции вела себя подобно любому абсолютистскому режиму — от античных времен до диктатур XX столетия. Если сталинские процессы с насильственно выбиваемыми показаниями и заранее утвержденными приговорами и ориентировались на какую-то модель, то не будет ошибкой искать ее истоки в безжалостных инквизиционных процедурах.
Сделанный тогда выбор, разумеется, повлиял на всю историю церкви, лег тяжким грузом как на нее, так и на итальянскую историю: достаточно вспомнить запоздалое возникновение на полуострове единого национального государства, а также формирование специфических нравов и ментальности в отдельных его регионах. Одним словом, необходимо по достоинству оценить дальновидность и проницательность Макиавелли, написавшего, что присутствие церкви помешало объединению страны и превратило итальянцев в "скверных, грубых людей без какой бы то ни было религии".
XVI. Пресвятая секта Христа
В таком городе, как Рим, который просто-таки кишит секретами и являет собой образец сценографии тайн и загадок, резиденцию в высшей степени таинственной Конгрегации Opus Dei, можно вообразить притаившейся где-нибудь в сокровенных переулках кварталов XVII века, вечно сырых и прохладных, куда солнце пробирается с трудом даже летом, где все будто пропитано терпкими ароматами и мрачным прошлым.
Но дело обстоит не так. Офис этой ассоциации, таинственной и всесильной, располагается на проспекте Бруно Буоцци в доме под номером 73, где извилистая и элегантная улица разрезает пополам Париоли, район зажиточной капитолийской буржуазии, облюбованный ею еще со времен фашизма. Это белое здание постройки пятидесятых годов, похожее на все прочие, — ничего особенного. Пять этажей, никакой таблички над входом, имен на домофоне тоже нет. Единственная примета: три камеры наблюдения по периметру контролируют пространство перед входом. На ближайшем углу дома — мозаика, изображающая Мадонну с младенцем, благосклонно взирающую на прохожих. Узловой, жизненный центр, гдь бьется пульс этой богатой и вызывающей споры религиозной организации, предстает перед нами зашифрованным, анонимным.