Паулина, любимая супруга Сенеки, действительно выжила чудом, успев при этом заглянуть в лицо смерти. Впрочем, некоторые полагают, что она элементарно притворилась, будто жаждет умереть, изображая верность агонизирующему мужу. Быть может, это не более чем клевета. Между тем философ, увидев, что смерть от потери крови слишком медленна, принял цикуту в подражание Сократу и вошел в раскаленную парилку, где скончался от удушья. Ему было шестьдесят девять лет.
Еще многое можно поведать о Нероне. Хроники, посвященные ему, весьма колоритны. Они изобилуют жестокими, непристойными и анекдотическими деталями.
Из женщин наиболее заметное место в его жизни отводится Поппее Сабине, в том числе благодаря чисто авантюрному зарождению отношений между ними. К началу этой связи Поппея, первым браком сочетавшаяся с Руфием Криспином, римским всадником и преторианским префектом при Клавдии, уже была супругой Марка Сальвия Отона. В результате запутанной интриги в духе Боккаччо ей удается стать хозяйкой императорского дворца и занять место рядом с принцепсом, который окончательно потерял от нее голову и был готов разойтись с Октавией. В дальнейшем это обернется отвратительной вереницей событий, замешанных на клевете и мести.
Судьба Октавии, как и всех прочих врагов Нерона, будет столь же незавидна и несчастна: изгнанная в затерянный городок, она будет задушена преторианцами после того, как ей вскроют вены рук и ног. Ее отрубленная голова будет отослана в Рим, дабы муж воочию смог убедиться в точном исполнении своих приказов. В это время Поппея уже вдохновенно царит при дворе, создавая там атмосферу беспрецедентной роскоши и великолепия (Август и Тиберий презирали любую пышность; Калигула умер ранее, чем сумел реализовать свои экстравагантные фантазии; при Клавдии повседневная жизнь дворца приобрела, как бы мы сказали сегодня, «буржуазный» облик; Октавия, отодвинутая на второй план не любившим ее супругом, не имела ни единого шанса попытаться придать двору отпечаток собственной индивидуальности).
Именно с появлением Поппеи рафинированность и блеск впервые войдут в жизнь Нерона. Император благодарен ей за это, он воспевает в стихотворных строфах ее длинные белокурые волосы и кожу лунного оттенка. Римские женщины не говорят ни о чем другом, кроме как об этих волосах и этой перламутровой коже; каждый пытается разгадать и выпытать секрет ее привлекательности, кругом кипят пересуды и сплетни. Одно только перечисление излишеств, которые позволяла себе Поппея, ввергает искушенных римлян в растерянность.
Плиний Старший в своей «Естественной истории» пишет, что в каждой поездке прекрасную и капризную императрицу сопровождал караван из четырехсот ослиц, в молоко которых она погружалась, чтобы вернуть эпидермису несравненную белизну и свежесть. Ювенал[9] уверяет, что она пользовалась маской, чтобы защитить лицо от прямого контакта с загрязненной внешней средой и воздухом. Наиболее правдоподобна версия, согласно которой Поппея вечерами накладывала на лицо припарки и жирные мази, регенерирующие клетки, предвосхитив тем самым косметические процедуры наших дней.
Несмотря на такое явное самолюбование и на то, что уходу за своей внешностью Поппея уделяла колоссальное количество времени, она была женщиной умной и образованной. Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» подтверждает, что она «боялась Бога», и описывает ее как человека, «симпатизировавшего» еврейской традиции. Согласно другим источникам, Поппея, будучи любознательной и проницательной, вроде бы интересовалась христианством. Ее привлекала странность этой религии, которая преобразила в Бога бродячего пророка, распятого, как преступник, в отдаленной провинции империи.
Нам уже никогда не узнать достоверно, каков процент истины во всех этих свидетельствах, распространявшихся с разными, в том числе продиктованными конъюнктурой целями. Но неопровержимо одно: христианство, пусть и в зачаточном состоянии, пробудило живое любопытство и глубинную обеспокоенность. Новая религия пришла, подобно многим другим, с Востока. В годы, о которых мы говорим, она еще не обрела законченных черт, не оформилась полностью, хотя уже обладала совокупностью характеристик, облегчающих ее проникновение и распространение в среде низших классов, рабов и солдат. Нечто подобное, впрочем, произошло и с религией бога Митры — митраизмом, имеющим по целому ряду аспектов сходство с христианством. Вместе с тем христианство параллельно затронуло и высшие страты[10] римского общества, а среди приближенных самого Нерона появились первые приверженцы этой религии.