– Погодите! Какой именно Талант?
От возмущения Босс наступил мне сразу на обе, израненные туфлями ноги. Я вскрикнула. Босс смутился. Смягчился. Объяснил мне, что сидела я с Талантом в свой первый день.
– О, – закивала я, глядя в бок. Алька хихикала, игриво бия певца кулачком в плечо, и я третий раз уже без эмоций, пожелала геморроя и ей. – Помню, конечно.
Босс оказался проницательным дядечкой. Уловил, что с памятью у меня не все гладко, почесал тыковку и напомнил мне о больших чаевых.
– Тот, красивый мужчина, с которым я сидела в конце? – вспомнила я. – Правда? Сказал, будто я – красивая.
Босс закивал и принялся рассказывать мне долгую, лишенную всякой практической пользы сагу о том, что за человек тот Талант и чем он прославился. Я кисло кивала: после Димы, мужики меня волновали лишь с точки зрения пола. Если бы Талант потребовал секса и мне пришлось бы ему отдаться (ради спасения мира, или, там, репутации клуба), я бы еще порадовалась. А так…
Комплименты, падали под ноги, как сухие листья.
Я подошвами растирала их в пыль. Когда танец кончился, и босс велел продолжать веселиться сидя, у меня был настолько несчастный вид, что девчонки решили, что меня сочли слишком молодой и теперь уволят.
Жаль было их огорчать, но, увы, пришлось.
Судя по тому, как все трое проклятых уверенно сидели на жопах, мои проклятья не сработали.
– Котик мой, – спросила Елена. – Кто тебе больше нравится? – перед ней, словно первоклашки перед учительницей, улыбались двое клубных ди-джеев. Один был похож на человека, которого сильно избили, а потом замазали синяки белилами. Второй, на человека, который утонул и неделю прокачался на волнах. – Они оба хотят на тебе жениться!
Я издала тихий вопль души, вступающей в юдоль вечной скорби.
– Певец мне нравится! С которым Алька сидит!
– Так тебе корейцы все-таки нравятся! – запищала та, травмируя мою, и без того ущербную психику, своим голосом.
Остальные гаденько захихикали.
Вчера я жаловалась им на Кое-кого, пока не слышала Лерка. Что Кое-кто стоять-то у клуба стоит, и глазками своими подмигивает, но сам не подходит, а я не знаю, как к нему подойти. И вообще, меня преследуют смутные сомнения, что первый шаг обязан делать мужчина.
(Даже если это будет неровный и пьяный шаг, вроде того, что сделал ко мне Димон).
А девки ржали и вспоминали, как я сама вертелась вокруг Димона (как лента, вокруг гимнастки). Мне было стыдно. Лето казалось тяжелым посхмельным сном. Может, Дима считает, что одолжение сделал? Напился и принудил себя…
Мне стало стыдно. Меня неправильно поняли.
Лерка выпучила глаза.
– Ты что, влюбилась в корейца?!!
Я отвела свои и встретилась взглядом с певицей. Та, видимо, уже давно меня изучала. И я улыбнулась ей, на случай, что она заговорит обо мне со своим коллегой. Та что-то сказала третьему певцу и басисту.
Тот сказал на ломаном английском:
– У тебя очень злое лицо!
Я выругалась; он отшатнулся.
Решив, что завоевать хорошую репутацию среди членов группы мне не удастся, я села за стол, подперла кулаком лицо и загрузилась уже серьезно.
– Линчик, не грузись! – сказала Кристина. – Хочешь яблочко?
– Отравленное? – с надеждой спросила я.
Она сочувственно рассмеялась.
Когда я в первый раз увидела Кристу, а она – меня, между нами сразу же вспыхнуло теплое и искреннее чувство. Жгучая ненависть. Но это уже прошло. Мы стали подругами.
Она мне сочувствовала: знала про моего певца.
– Мама! – сказала Лерка. Таким тоном, словно ее напугали до смерти. – Ты глянь, какой он урод!
Я глянула.
Басист банды, разомлев от выпитого, снял с себя панамку, затем очки и мы убедились, что Лерка права. Хотя, пожалуй, чуть перебарщивает, тыча пальцами в рот и притворяясь, что покажет всей «фэмили» съеденное за ночь.
– Он не виноват! – услышала я свой голос. – Не виноват, что таким родился!
Все русские лица в радиусе, повернулись ко мне.
Криста, Ольга, Лерка и Тичер, разом поймали челюсти. Алька не успела и наклонилась, чтобы поднять свою.
– Вы все это слышали? Скорее, звоните в Россию, пусть пришлют съемочную группу из «Очевидное – невероятное!»
– Да пошли вы! – окрысилась я. – Унижать других – значит расписываться в собственной неполноценности!
– А-а-а-а! Дайте мне диктофон! – визжала от смеха Ольга. – Я должна это записать! Завтра ведь она не поверит!
Лерка ржала еще заливистее:
– Ты точно ничего не понюхала?!
Я тупо молчала, оскорбленно кусая губу. А потом они спросят, чего я такая злая. Действительно! Ведь все так и ждут, пока я что-то доброе изреку…