- Во всяком случае, название мне нравится.
- Уже хорошо.
- А не нравится мне то, что ты не рассказал о своем поступке, которым я могла бы гордиться! - Ева вздохнула.- Хотя сама я, наверное, тоже не пошла бы в такое место. Потому что он пугал меня ими. Говорил, что это большие темные ямы, а я боялась темноты не меньше, чем его самого. Поэтому я бы не пошла туда. Но другие пойдут.
Рорк поднес ее руку к губам.
- Да.
- А теперь посмотри на себя, дублинский беспризорник! Столп общества, филантроп, совесть города...
- Перестань.
- В общем, крутой малый с большим и добрым сердцем.
- Ева, замолчи, а то стукну!
Рассмеявшись, Ева откинулась на спинку стула, довольная тем, что печаль мужа исчезла. Кажется, она уже неплохо освоила профессию жены.
- О'кей, сначала ты меня трахнул, потом накормил. Теперь мои низменные инстинкты удовлетворены, и я хочу поработать.
- Прошу прощения за напоминание, но, кажется, кто-то обещал затащить меня в постель.
- Это может подождать. Я хочу проверить кое-какие догадки и поработать с фиктивным счетом, который использует этот малый. Ты, случайно, не знаешь фирму под названием "Прекрасная дама"?
- Может быть, имеется в виду Китс?
- Что?
- Плебейка! Не что, а кто. Джон Китс. Английский поэт-классик девятнадцатого века. У него есть поэма "La Belle Dame Sans Merci". Что означает "Прекрасная безжалостная дама".
- Откуда ты все это знаешь?
- А я вообще очень образованный! - Он засмеялся, потянул Еву за руку и заставил встать. - Я принесу тебе эту поэму, а потом мы возьмемся за работу.
- Я не нуждаюсь...
Он зажал ей рот поцелуем.
- О чем ты говоришь? Все пытаешься доказать, что можешь обойтись без помощи штатских? А я считаю, что в этом есть свои преимущества. Мы с тобой вечно спорим, а потом выясняется, что я могу найти нужные данные гораздо быстрее, чем ты. Одна голова хорошо, а две лучше. Это позволяет экономить время.
- Ладно, - скрепя сердце, согласилась Ева. - Но если я увижу, что ты хвастаешься, то дам тебе пинка в зад!
- Дорогая, это ясно без слов.
ГЛАВА 5
"У них нет моего портрета". Когда по его спине начинали бегать мурашки, он напоминал себе этот очевидный и непреложный факт.
"У них нет моего портрета, поэтому они не смогут меня найти".
Он по-прежнему мог безбоязненно ходить по улицам, ездить на такси, ужинать в ресторанах, посещать клубы. Никто не станет показывать на него пальцем и не побежит за полицией.
Он убил человека, но ему ничто не грозит. Собственно говоря, его жизнь ни в чем не изменилась. И все же он боялся.
Конечно, это был несчастный случай. Ошибка в дозе, вызванная вполне понятным избытком энтузиазма. Если смотреть на случившееся объективно, эта женщина была виновата не меньше, чем он сам. Даже больше.
Когда он произнес эти слова вслух, яростно грызя ноготь, его товарищ только вздохнул.
- Кевин, если ты собираешься без конца повторять одно и то же, лучше уйди куда-нибудь. Это здорово раздражает.
Кевин Морано, высокий элегантный молодой человек двадцати двух лет, заставил себя сесть и начал стучать наманикюренными пальцами по ручке желтого кожаного кресла с высокой спинкой. У него было гладкое лицо, спокойные голубые глаза и русые волосы средней длины.
Приятную внешность Кевина портило только одно: он начинал дуться при малейшем намеке на критику.
Именно это он и делал сейчас, глядя на своего друга и постоянного спутника. Морано надеялся на его поддержку и был очень разочарован.
- Думаю, у меня есть основания для беспокойства. - В голосе Кевина звучали обида и желание, чтобы его утешили. - Люциус, все полетело к чертовой матери!
- Чушь! - Это слово больше напоминало приказ, чем отрицание. Люциус Данвуд привык командовать Кевином и считал, что по-другому с ним обращаться нельзя.
Он отвернулся к монитору и продолжил вычисления. Как всегда, работа в этой просторной лаборатории, которую он создал в соответствии со своими потребностями и вкусами, приносила ему удовлетворение.
В детстве Люциуса считали вундеркиндом. Этот хорошенький мальчик с рыжими кудрями и сияющими глазами обладал поразительными способностями к естественным наукам.
Его любили, баловали и хвалили на каждом шагу.
Чудовище, жившее в душе этого ребенка, было коварным и очень терпеливым.
Как и Кевин, он рос в богатой и родовитой семье. Они дружили с детства, а поскольку оба имели одинаковые вкусы и стремились к одному и тому же, то были почти братьями. Во всяком случае, они очень хорошо понимали друг друга с самых ранних лет - понимали, что скрывалось в глубине их маленьких, нежных тел.
Кевин и Люциус посещали одни и те же школы. И всегда соперничали, что не мешало им большую часть времени проводить вместе. Их объединяло сознание того, что куцые моральные нормы, на которых основано общество, для них не существуют.
Мать Кевина никогда особенно не занималась сыном. Как только стало возможно, она с облегчением отослала его в закрытую частную школу, чтобы ребенок не мешал ей удовлетворять собственное честолюбие. Мать Люциуса держала мальчика при себе: все ее честолюбие заключалось в успехах сына. Но в одном эти женщины были похожи: на поведение своих сыновей они смотрели сквозь пальцы, выполняли любой каприз, приучали считать себя избранными и требовать от жизни как можно больше.
Теперь оба стали мужчинами и, как любил говорить Люциус, могли делать все, что им нравится.
Никто из них не зарабатывал себе на жизнь - они могли себе это позволить. Мысль о том, что нужно что-то давать обществу, которое они презирали, казалась обоим смешной. В купленном ими городском доме существовал свой мир и свои правила. И первое правило гласило: никогда не скучать.
Люциус еще раз проверил свои расчеты. Все было правильно. Все идеально. Очень довольный, он поднялся, подошел к старинному полированному бару и смешал напиток.
- Виски с содовой, - сказал он. - Это тебя подбодрит.
Кевин только махнул рукой и тяжело вздохнул.
- Кев, не будь скучным!