Ноа от природы спортивный, поэтому не отстает. Проблема в том, что я бегу босиком, так что у Ноа довольно быстро получается догнать меня.
— Я еще не закончил разговор, Келли. Вернись! Нам нужно поговорить.
Поговорить? Это один из тех моментов, когда мне хочется его ударить, а такое за время нашего брака случалось всего несколько раз. Фактически каждый раз, когда я рожала и мучилась от сильнейшей физической боли.
— Нет! — кричу я ему в ответ, надеясь, что он сдастся.
Не-а. Ни единого шанса. Ноа — эмоциональный скопидом. Некоторые люди скупо берегут свои вещи, а Ноа — чувства. До тех пор, пока не взорвется. По его мнению, разговор вовсе не завершен, поэтому он продолжает преследовать меня.
— Просто поговори со мной, черт возьми! — кричит он, заглушая далекий раскат грома.
— С чего я должна это делать? Потому что тебе так захотелось?
Я продолжаю идти, несмотря на то что с трудом различаю дорогу из-за слез и дождя. Вдалеке, справа от себя, я вижу сарай. Ветер усиливается, дождь хлещет по щекам.
— Потому что мне нужно кое-что тебе сказать.
Ноа произносит слова так, будто то, что он хочет поговорить, — обычное дело. Сейчас он идет прямо за моей спиной, звук наших тяжелых шагов заглушает вспышка молнии в небе и громкий раскат грома.
От грохота я останавливаюсь и, всплеснув руками, снова смотрю на мужа. Не обращая внимания на спутанные мысли, пытаясь осознать свою боль, я спрашиваю:
— Зачем? Хочешь, чтобы я почувствовала себя еще более паршиво?
— Проклятье. — Он глубоко вздыхает от разочарования. — Я не это имел в виду. Давай просто поговорим.
— Я пыталась. Очень много раз. — Я поворачиваюсь к нему лицом, упираясь рукой в бедро. — Ты не можешь год избегать этого разговора, а затем продолжить его как ни в чем не бывало. Так не делают, Ноа! — Чем больше я кричу на него, тем меньше что-то понимаю. Мое нутро скручивает от гнева и негодования.
— Так происходит, когда ты кидаешь дневник мне в голову.
— Он не попал в голову!
Ухмыляясь, муж стучит пальцем по отметине на своем виске, куда, собственно, и угодил дневник. Я не осознавала, какой силы оказался бросок, но опять же, в то время я была не в состоянии ясно мыслить.
Пыхтя, я поворачиваюсь и продолжаю идти, надеясь, что он оставит меня в покое. Конечно же, Ноа никогда не делает то, чего я хочу. Я в бешенстве и готова надавать ему по шее. Когда мы оказываемся на неровной почве, я поскальзываюсь на мокрой траве. Ноа пытается помочь и ловит меня, предотвратив падение, но я только отбрасываю его руки и бегу к сараю.
— Ради бога, я же поставлю тебя в положение, в котором ты не успеешь продумать свой ответ! — кричу я ему, стараясь побольнее его задеть.
Ноа хватает меня, когда я добираюсь до сарая, насквозь промокшая. Я так тяжело дышу, что едва могу вымолвить слово. Он прижимает меня к дверям, заставляя посмотреть на него. Вспышки молнии пронзают темное небо за его спиной.
Он ищет в моих глазах то, чего боится не найти, а я боюсь, что он это сделает. Ноа отказывается отпускать меня, обхватывая руками мое лицо.
— Это не так, — оправдываясь, говорит он с таким видом, будто его ударили под дых. — Все это нелегко сказать, услышать или прочитать. Но ты не можешь передать мне дневник с описанием своей боли, которую я причинил, и не дать мне возможности оправдать себя. Я тоже через это прошел. Я был там. Я тоже потерял дочь. — Руками он скользит вниз, касаясь моей груди. — Я знаю, что ты это чувствуешь. Я здесь. И мы обязаны поговорить ради себя и нее.
Меня бесит, что теперь по прошествии времени он ждет, что я запросто откроюсь ему, потому что он хочет поговорить. И в глубине души я знаю, что это только из-за дневника. Я не могу винить его за это. Я сама заварила кашу, когда бросила в него дневник.
— Вот здесь ты ошибаешься. — Капли дождя стекают по моему лицу, ветер вокруг бушует. Мы смотрим друг на друга, никто из нас не отступает. — Я знаю, что ты прочитал, но как ты можешь говорить, что я винила тебя? Я не винила. Я хотела, чтобы ты был рядом со мной, а ты не мог этого сделать. Ты вообще избегал разговора и вел себя так, как будто ничего этого не было. Как будто для тебя это неважно.
Он быстро моргает, хмурит брови, тяжело сглатывает, но не произносит ни слова. Он знает, о чем я говорю.
Дождь усиливается, и Ноа дергает меня за запястье, затаскивая в сарай. Какое-то время мы оба молчим, потому что сарай хранит слишком много наших воспоминаний. В этом сарае Ноа поцеловал меня, когда мне было одиннадцать лет. В нем же спустя пять лет я лишилась с ним девственности. Сарай, в который я въехала на его машине, потому что мы не могли договориться, куда пойти ужинать. И в этом же сарае я рассказала ему о своей беременности.
Оглядываясь, я понимаю, что внутри этих деревянных стен ничего не изменилось. Но между нами все ощущается иначе. Со слезами на глазах я поворачиваюсь к мужу.
Ноа склоняет голову. Я вижу, как на него давит тяжесть каждого воспоминания, когда он меняет позу. Засунув руки в карманы брюк, он тихо вздыхает:
— Келли...
Лицо Ноа искажается, когда он скользит по мне взглядом. Словно муж так часто думал об этом моменте, что он занимал каждую минуту прошлого года. Вы можете сколько угодно избегать чего-то, но рано или поздно вам придется с этим разобраться. Реальности только и остается, что показать свое уродливое лицо, просочившись сквозь трещины.
Предвидя его слова, его оправдания, я прерывисто дышу, двигаясь вперед, чтобы разорвать этот порочный круг. Он прав. Нам нужно это сделать. Иначе в какой-то момент произойдет конфликт, и мы оба знаем, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Ноа прижимает меня к себе, крепко удерживая руками, отказываясь отпускать. Все под контролем, как и его настроение.
— Отпусти меня, — умоляю я, чувствуя, как угасает моя решимость. Если он меня не отпустит, я не смогу заставить себя от него уйти. Вздохнув, я ощущаю, что таю от его прикосновений.
— Я не могу, — отвечает он, у него перехватывает дыхание. — Разве ты не видишь? Я не могу тебя отпустить.
По моим щекам текут слезы. Ноа обнимает меня за талию, прижимая еще ближе к себе.
— Возможно, тебе следует. Всем будет проще. — Как только я произношу эти слова, то жалею об этом.
— Разве мы этого не стоим? — спрашивает Ноа, глядя на меня умоляющим, разбитым взглядом. Его темные глаза отчаянно жаждут большего.
Я не отвечаю. Не потому, что не хочу, а потому, что больше не могу терпеть эту боль. Я могу справиться с душевной болью, но не с той, которую мы причиняем друг другу снова и снова. Я достигла предела. Знаю, любовь — это далеко не всегда счастливая пара, срущая радугой и цветами. Это еще и мокрые от слез подушки в три часа ночи. Это наблюдение за восходом солнца после бессонной ночи, когда вы орали во всю мощь своих легких. Это любовь, которая поселилась в твоем сердце и не требует ничего, кроме обещаний.
Это Ноа.
Это я.
Вот какое чувство прямо сейчас я наблюдаю в выражении его глаз, умоляющих меня бороться за большее. Он показывает мне, что чувства не ушли. Быстро и тихо вздохнув, Ноа прижимает ладонь к моей щеке.
— Не говори мне, что я должен уйти, — умоляет он, едва шевеля губами. — Не говори мне, что за наши отношения не стоит бороться.
Я медлю из-за его слов. Они проникают глубоко в душу, где начинают тлеть, и от этого я испытываю раздражение.
— Что нам делать? — Я отступаю от него, вышагивая по сараю и пытаясь контролировать себя, но так сильно нервничаю, что хочется кричать. Обхватив себя руками, я продолжаю плакать, присаживаясь на тюк сена, лежащий в другом конце сарая. — Я чувствую, что даже не знаю, кто ты… и кто я, — бормочу я, надеясь, что он услышит меня сквозь бурю. — Я больше не хочу быть такой. Я не хочу все время злиться.