— Мое отношение к тебе не изменилось. Этого никогда не случится.
Я снова начинаю нервничать. Ноа молча вытаскивает другую руку из кармана и касается моей щеки. Я полностью растворяюсь в прикосновении его грубых пальцев.
— Ты не ответила на мой вопрос. — Он замолкает, глядя мне в глаза в ожидании ответа. А я начинаю рыдать, сотрясаясь всем телом. Муж смотрит на меня с сожалением в глазах, а затем прочищает горло, так как его голос охрип. — Я серьезно. Если это то, чего ты хочешь, то я сдамся, — он произносит это медленно и четко. Такое бывает, когда ему не нравится то, что он говорит. Его голос так звучит от досады и сожаления. Точно так же он прошептал мне: «Она ушла, Келли. Мы должны ее отпустить». Хотя он понимал, что я никогда бы не сделала этого. — Знаю, ты думаешь, что я не слышал тебя той ночью, когда ты сказала, что мы должны расстаться. Но я слышал. Ты это имела в виду?
— Нет. — Я закрываю глаза, пытаясь не развалиться на части. — Я хочу быть с тобой, Ноа. И это никогда не изменится. — Я пытаюсь дышать ровно, не делая судорожных вдохов. — А чего хочешь ты?
Он качает головой.
— Я обещал тебе... Оно, — он берет меня за руку и касается обручального кольца, — было обещанием. И все, что я говорил... Я имел в виду каждое слово. Для меня нет ничего важнее тебя и наших детей. Прости, если когда-либо заставил тебя усомниться в этом.
Я отвожу взгляд от кольца с бриллиантом, которое он мне подарил, и погружаюсь в темноту его глаз.
— Можно спросить?
Ноа кивает.
— Почему ты не взял Фин на руки, когда она родилась?
Его глаза застилают слезы.
— Не знаю... Я… — Он сглатывает и делает вдох. Его горло сжимается. Он сломлен. — Когда я посмотрел на Финли в твоих объятиях, с красным личиком и плачущую, все, о чем я мог думать, — это как мне защитить ее? Я не смогу. На что я годен? — Слезы медленно текут по его щекам. Я не видела, как он плачет, с того дня, как умерла Мара.
Я протягиваю руку и вытираю слезы.
— Ноа, не говори так.
Муж смотрит на меня ожесточенным взглядом.
— Серьезно. На что, черт возьми, я годен, если не могу сделать единственное, что должны делать родители?
— Ты хорошо справляешься с ролью отца.
Ноа хмурится.
— Я не знаю, как это делать. Только думал, что знаю.
— А знаешь, что мне сказала терапевт?
Со стоном Ноа закатывает глаза.
— Нет.
Он всегда считал, что терапия не решит всех проблем, поэтому и отказался ходить со мной на сеансы. Кажется, до сих пор я не думала о сказанных терапевтом словах и в действительности не позволяла себе в них вникнуть.
— Она просила меня позволить себе почувствовать боль. Позволить себе расстроиться и разозлиться. Это нормально. Единственный способ исцелиться — признать и почувствовать боль. И только тогда ты сможешь двигаться вперед. Не забыть, а двигаться вперед. Это нормально, что мы грустим о ней, Ноа. Она была нашим ребенком. Она тяжело боролась, и нам бороться с ее потерей также трудно.
С каждым моим словом поведение Ноа меняется. Он борется с этим. Если бы он этого не делал, то не был бы Ноа Беккетом. А затем, так же легко, как он вступает в борьбу за то, чтобы оставаться сильным, с такой же скоростью ее проигрывает. Его тело сотрясается, лбом Ноа упирается в мое плечо. Протянув руку, я провожу ей по влажным волосам на его затылке. Мы плачем. Вместе. Держимся друг за друга, прочувствовав всю боль. То, чего мы не делали с тех пор, как она умерла.
— Быть сломленным — нормально, — говорю я ему.
Муж сжимает руки на моей талии и падает передо мной на колени. Он держится за меня. Я опускаюсь на колени, и мы не разрываем объятий, потому что для нас это единственный способ вернуться в реальность. Ноа проиграл битву, не смог остаться сильным. Крутой парень сдался и поник.
— Я никуда не уйду, — плачет он, целуя мою шею, а затем его губы касаются моих. Поцеловав меня, Ноа смотрит мне в глаза, уверенно и твердо произнося: — Мое «навеки» в силе, если и твое тоже.
По моей спине пробегает дрожь. Он рассматривает мое лицо, одним взглядом обнажая меня. В глубине души я не думаю, что на протяжении последних двух лет мое сердце когда-либо сомневалось в его любви. Да, мысленно я перебирала наихудший сценарий, но мое сердце... Оно знало о его намерениях, знало и удерживало меня от расставания.
— Мое «навеки» — твое, — заверяю я его, зная, что всегда и во всем буду с этим человеком.
Говорят, что потеря ребенка — это главное испытание брака и личной силы. Если мы столкнулись с этим, то я знаю, что мы справимся. Вместе.
ГЛАВА 29
Ноа
Сожаление и ромовые пирожные
(Не спускайте глаз с тети Ди)
Мы с Келли пробыли в сарае, наверное, еще час. Понятия не имею, к чему все это приведет, и даже не знаю, уладили ли мы эту хрень, но, кажется, начало положено. Впервые после похорон Мары мы вроде бы движемся в одном направлении. Вместе.
Мы сидим на тюке сена. Жена на моих коленях, обнимает меня за плечи. Я прижимаюсь губами к ее лбу.
— Нам нужно пойти проверить детей.
Кивая, она мурлычет:
— Следовало бы. — Соскользнув с моих колен, встает и протягивает руку. — Надеюсь, они хорошо себя вели.
Я беру Келли за руку и выглядываю из дверей сарая. Солнце уже зашло, оставив после урагана небо золотисто-пурпурного цвета. Рассеянные кучевые облака похожи на зефир. Я улыбаюсь от этой мысли. Мара любила зефир. Она говорила, что на вкус он напоминает шарики сахарной ваты.
Держась за руки, мы с Келли проделываем путь в полмили от сарая до дома моих родителей. На подъездной дорожке все еще стоит несколько машин, и я не могу сказать наверняка, отменили свадьбу или нет.
— Я чувствую себя такой ужасной сестрой, — шепчет Келли, шагая босиком рядом со мной. — Я сбежала в самый трудный момент.
— Ты не ужасная сестра. — Жестом я предлагаю ей запрыгнуть мне на спину. — Давай я понесу тебя. — Она принимает мое предложение, и я удовлетворенно улыбаюсь, когда она упирается подбородком в мое плечо. — Это напоминает вечер, когда мы поженились.
Я смеюсь, вспоминая, как нес ее по этой самой дорожке. На тот момент она была на пятом месяце беременности, поэтому было немного неудобно, но мы справились. Думаю, именно так мы и переживем все это. Мы справимся. Будет нелегко. Это же не волшебство. Исправить все будет непросто, и я это понимаю. Я не могу щелкнуть пальцами и вмиг пережить это.
— Ты скучаешь по жизни здесь? — спрашивает Келли.
Мгновение я раздумываю над ее вопросом.
— Не спорю, есть вещи, по которым я скучаю, но думаю, мне было бы гораздо хуже, если бы мы все еще жили здесь. Мне казалось, что день ото дня я задыхаюсь из-за напоминаний о ней.
— А я здесь чувствую себя ближе к ней.
Я снимаю жену со спины и ставлю перед собой.
— О чем ты говоришь?
— Я думаю о том, чтобы когда-нибудь вернуться сюда. Понимаешь?
Я киваю.
— Понимаю. Я тоже думал об этом, но не знаю. Я только что открыл магазин. У нас ремонт в доме не закончен...
Я мог бы продолжать перечислять причины, по которым не стоит все бросать и возвращаться назад. Но на самом деле именно так я и поступил с Келли, когда по своей прихоти перевез семью в Санта-Барбару. Глубоко вдохнув, я качаю головой.
— Прости, что увез нас отсюда из-за собственного дерьма.
Она касается моей щеки.
— Я понимаю, Ноа. Правда. Я не жалею, что мы переехали. Не думаю, что прямо сейчас пора возвращаться, но, может быть, когда-нибудь.
Наклонившись, я целую ее в лоб.
— Когда-нибудь.
* * *
По возвращении в дом мы узнаем, что свадьба отложена. Гости общаются, а отец Келси выглядит разъяренным, ведь его дочь и Джастис до сих пор отсутствуют.