Еще не раздев Марка до конца, я заметила, что он уже возбужден. Когда я снимала штаны, мне пришлось оттянуть резинку, потому что она задевала за его твердый пенис. Я разделась, и, когда собиралась опуститься на постель, Марк выкрикнул: «Боже мой, Боже мой, Боже мой», – и кончил.
Он так сильно покраснел, что, казалось, на щеках распустились два огромных красных мака.
– Все нормально, Марк, правда, – я легла и на несколько минут обвила его руками, чувствуя частый стук его сердца. – Помнишь дыхательные упражнения, которые я показывала тебе в прошлый раз?
Мы закрыли глаза и на несколько мгновений сосредоточились на дыхании. Пульс стал медленнее. Я провела ладонью по руке Марка.
– Ты собирался доставить мне удовольствие, – сказала я.
Марк с усилием улыбнулся, постепенно преодолевая смущение.
– Мне нравятся твои соски. Тебе бы хотелось, чтобы я их облизал?
По правде говоря, мне очень это нравилось, но я предпочла пококетничать немного, своим молчанием доказывая обратное. Меня пугало, что Марк перестанет дышать на несколько секунд. В моей голове вспыхнул газетный заголовок: «Задушен грудью». Я бросила взгляд на респиратор и трубку, которая лежала в нескольких дюймах от его рта.
Я могу это сделать. Я это сделаю!.
– Мне бы очень этого хотелось, – произнесла я.
Я перекинула руку через его миниатюрное тело и прижала ладони к подушке по обеим сторонам его головы. Чтобы опустить грудь поочередно к его рту, мне пришлось сделать движение, напоминавшее отжимание. Я перенесла вес на левую руку и подняла правую, чтобы убедиться, что смогу быстро дотянуться до дыхательной трубки..
– Есть вещи и похуже, от которых я мог бы задохнуться, – сказал Марк.
Я медленно согнула руки и вывернула бедро влево, чтобы опустить правый сосок к его губам. Марк обхватил его влажным ртом и втянул в себя.
– Это очень приятно.
Через несколько секунд я отняла сосок от его губ, чтобы узнать, не нужен ли ему воздух.
– Нет, мне нужен твой сосок.
На этот раз я наклонила к нему левую грудь, и он жадно в нее впился. Я ни разу не видела, чтобы он с таким же удовольствием вдыхал кислород.
Когда я снова отняла грудь, Марк спросил, могу ли я коснуться области за яичками. Я протянула руку и спросила, какую точно зону он имеет в виду. Когда я положила палец на промежность, полоску кожи между мошонкой и анусом, он сказал: «Вот здесь». Я легко потерла, и Марк произнес: «Сильнее». Я надавила сильнее, и он застонал от удовольствия..
Я положила голову в ложбинку между его щекой и левым плечом, и он спросил, можем ли мы заняться сексом. Я попросила его прислушаться к своему дыханию, достала из сумочки презерватив и быстро надела его. Я перекинула через него ноги и опустилась вниз так, что его пенис касался моего лобка. Прежде чем я смогла ввести его пенис, он кончил..
– Все в порядке, все в порядке, – повторяла я.
Марк закрыл глаза и сжал губы. Его щеки приобрели розоватый оттенок.
– Все в порядке, – снова произнесла я.
Я взъерошила ему волосы, и он с улыбкой открыл глаза. Белки закатились, лицо приобрело мечтательное выражение; я уже знала, что это обычное его состояние после оргазма.
Я всегда стараюсь не отвлекаться, когда работаю с пациентом, но в тот день я заметила, что слишком нервничаю при мысли о следующем, третьем сеансе. На третий сеанс я обычно всегда оставляю упражнение с зеркалом. Это одно из самых важных упражнений. Пациент, стоя перед зеркалом в полный рост, рассказывает, как он воспринимает свое тело.
Мы тихо лежали рядом друг с другом, и я обдумывала, как объяснить это Марку. Я не знала, как он отреагирует. Был ли он готов к этому. Я уже собиралась начать, как вдруг он спросил, знаю ли я восемнадцатый сонет Шекспира..
– Я читала его очень давно, еще в школе, – ответила я.
– Я выучил его, чтобы прочитать тебе, – сказал он. – Сравню ли с летним днем твои черты?[3] – начал он. – Немного воздуха, – попросил Марк после первой строки.
Я поднесла трубку к его губам, и кислород наполнил его легкие. Он разомкнул губы, и я убрала трубку.
– Но ты милей, умеренней и краше. / Ломает буря майские цветы, / И так недолговечно лето наше!..
Пациенты часто старались выразить мне свою благодарность, но никто не читал мне любовных стихов, переживших столетия. Я прижалась к нему и осознала, как сильно хочу, чтобы Марк нашел девушку, которой мог бы вот так, лежа бок о бок, читать это стихотворение.
Работа суррогатного партнера размывает границу между понятиями. Секс, даже в качестве терапии, неизбежно влечет за собой чувство привязанности. В начале своей карьеры я сомневалась, хватит ли у меня профессионализма, чтобы поддерживать дистанцию, одновременно создавая атмосферу близости, необходимую для достижения результата.
Балансировать на грани непросто, я беспокоилась, не возникнет ли у пациента слишком серьезной привязанности по отношению ко мне, ведь наша главная задача – помочь ему построить здоровые отношения в «реальном» мире. Если бы мы встретились раньше, когда я только начинала работать, мне бы казалось, что чувства Марка ко мне слишком сильны.
Но за тринадцать лет работы я уже видела достаточно, чтобы понять, что выражение привязанности – это, как правило, не больше, чем желание продемонстрировать искреннюю благодарность..
– И смертная тебя не скроет тень / Ты будешь вечно жить в строках поэта / Среди живых ты будешь до тех пор / Доколе дышит грудь и видит взор, – закончил Марк.
– Марк, это было прекрасно. Я хочу, чтобы ты знал, как я рада, что мы познакомились и что нам довелось работать вместе.
Я провела пальцем вдоль его бедра и вниз по ноге. Я ощущала возбуждение, какого еще не испытывала за все время, что мы были вместе. Я уже не в первый раз чувствовала сексуальное влечение к пациенту. Это не значит, тем не менее, что в других случаях мне приходится принуждать себя или возбуждаться другими способами.
Работа суррогатного партнера ориентирована только на клиента, ведь все, что мы делаем, – это в первую очередь способ решить его проблему..
Одновременно с возбуждением я чувствовала грусть. Марк – очень тонко чувствующий человек и способен быть нежным любовником. Меня угнетала мысль о том, что, возможно, ему никогда не представится возможность им стать. Мне хотелось коснуться его, продемонстрировать свою нежность, но я знала, что нужно поговорить об упражнении с зеркалом..
Учитывая, как болезнь исказила его тело, я не была уверена, видел ли он когда-нибудь свои гениталии, будучи уже взрослым человеком. Мысль о том, как он может на это отреагировать, тревожила меня, но я по-прежнему была уверена, что это важно – дать ему увидеть свое тело целиком.
– Я бы хотела обсудить наш следующий сеанс, – начала я. – Я принесу зеркало, чтобы ты смог увидеть свое тело в полный рост. Как тебе такая идея?
Марк поколебался. Я уже научилась распознавать сигналы, которые подавало его тело, и почувствовала, как потеплела его кожа, согревая мою. По вполне понятным причинам для него это был непростой вопрос.
– Не знаю. Мне любопытно, но я боюсь того, что могу увидеть.
– Что тебя пугает?
– Я никогда раньше не видел свой член, – ответил он. – Что, если он тоже деформирован?
– С твоим пенисом все в порядке, Марк. Ты сам это увидишь.
Меня беспокоило не то, как он воспримет свой пенис, – ему предстояло увидеть свое тело. Станет ли для него потрясением вид собственного обнаженного тела, искаженного последствиями полиомиелита?
Я взяла его лицо ладонями и поцеловала в лоб. Марк разомкнул губы, и его кадык заходил вверх и вниз. Ему нужен был воздух. Я повернула рычаг на респираторе и поднесла шланг ко рту. Он сделал несколько глубоких вдохов из непрозрачной гофрированной трубки.
– Спасибо, Шерил, – произнес он, когда я отняла трубку.
По дороге домой тем вечером моя тревога по поводу следующего сеанса начала рассеиваться. Как и у многих других инвалидов, с которыми я работала, в нем сильны были мужество и воля к жизни. Он мог выдержать испытание, увидеть свое тело. Возможно даже, все окажется не так серьезно, как он того ожидает. Помимо католического воспитания и происхождения меня и Марка объединяло еще кое-что: я тоже ни разу не видела своих гениталий, пока не стала взрослой..