Алекс даёт ответы, а конкурсанты отвечают вопросами. Мы молча смотрим, пока не звонит телефон Мэтью. Он печатает, обмениваясь сообщениями.
— Это Джереми, — отвечает он на незаданный вопрос. Я наблюдаю, как он читает, делает страдальческое выражение лица и печатает в ответ.
— Все неловко из-за того, что произошло с вами, прошлой ночью? — становится мне любопытно.
— Не так уж плохо. Хотя мне трудно объяснить, что произошло в пиццерии.
Мои пальцы на ногах сжимаются, когда я вспоминаю об этом. В пиццерии. Целовались на публике, прямо на глазах у Джереми. Официант кричал, чтобы мы сняли комнату.
— О Боже, еще это. Я больше никогда туда не пойду, — закрываю лицо руками.
— Да, думаю я тоже буду избегать этого места какое-то время. — Его лицо выражает собой «Упс!», с широко раскрытыми глазами, чтобы соответствовать настроению.
Передо мной мелькают новые воспоминания. Коридор, грибы, корица, рвота, которую я так и не убрала.
— Твой пол! Вот дерьмо. Я должна была все убрать. — Отвратительно. Я ужасна. Как я могла прыгнуть в его душ, забыв обо всем отвратительном беспорядке, который я оставила на его полу?
— Это были мелочи, я все убрал за пару минут, — пожимает он плечами. — Никаких проблем.
Никаких проблем. Он не шутит? Если бы я сделала что-то подобное перед Тайлером, это была бы совершенно другая история. Тайлер не был фанатом микробов. Или терпения. Или даже доброты, если уж на то пошло. После нескольких небольших шмыганий носом меня выгоняли из его квартиры на несколько недель. Выгоняли из его жизни, пока я не вернусь к «нормальному» состоянию.
Ха.
На этот раз, когда я думаю об обручальном кольце на пальце его невесты, оно сверкает не так сильно.
Снаружи ветер гонит белое облако снега за окном, и, хотя внутри тепло, у меня по спине пробегает дрожь.
— Похоже, снег прекратился, и теперь просто дует ветер. — Я вытягиваю шею, чтобы лучше рассмотреть, как завывает ветер, посылая еще один большой кружащийся шлейф снега. Острая боль появляется у меня в груди. Если метель закончилась, значит, мне скоро надо будет уходить.
— Да, но все равно дороги очистят только через несколько часов, — говорит он, оглядываясь на меня.
— Ага, всего несколько часов и снег закончится, — продолжаю я.
В обоих наших голосах слышится нотка разочарования.
Почему? Мы должны быть рады, что буря закончилась. Я должна быть счастлива, что все прекратилось прошлой ночью, пока не зашло слишком далеко. В восторге от того, что мы не совершили той же ошибки. Но вместо этого все кажется… незавершённым.
Да, он симпатичный. Да, он милый. Да, мое тело хочет наброситься на него. Но учитывая, что во мне только блины и кленовый сироп, ничто не сможет оправдать такое безрассудное поведение.
Взяв одеяло, которым я накрывалась прошлой ночью, я накидываю его на себя, сворачиваясь в клубок. Я пытаюсь притвориться, что мое тело все еще дрожит из-за температуры. Хотя я знаю, что это не так.
— Сегодня холодно. — Мэтью потирает руки рядом со мной на диване. Ладно, теперь мы оба притворяемся. Он хочет под это одеяло так же сильно, как я хочу, чтобы он был под ним.
Не поступай так с собой, Холли. Это никуда не приведёт. Этого не может быть.
— О, ты замёрз? — приподнимаю я одеяло, разворачивая его и накрывая нас обоих.
Большая ошибка.
Через несколько секунд тепла под одеялом достаточно, чтобы растопить полтора фута снега, покрывающего город.
Огромная ошибка.
Я перегреваюсь. Вспыхиваю пламенем. Я даже не знаю, что делать со своими руками; они навязчиво крутятся у меня на коленях. Я пристально смотрю в экран телевизора, пока у меня на лбу начинает проступать капелька пота.
Финал викторины.
Задают последний вопрос, а Мэтью не отвечает. Я приподнимаю голову. Его глаза — это два блестящих шара, уставившихся в пространство. Есть сила, настоящее притяжение, которое заставляет меня сдвинуться на диване и положить голову ему на руку. Жар обжигает от соприкосновения кожи с кожей, и его бицепс напрягается. Наше дыхание становится прерывистым. Под пушистым одеялом то же самое притяжение заставляет мою руку лечь ему на грудь, чувствуя, как она неуверенно вздымается и опускается. Отодвигая одеяло в сторону, моя голова опускается вниз, пока я не оказываюсь прямо над его сердцем, слыша, как оно сбивается с ритма.
— Что ты делаешь? — с трудом выговаривает Мэтью.
— Я не знаю. — Я правда не знаю, но не могу остановиться. Я поднимаю голову с его груди и приближаю свое лицо к его. Мои губы нависают над его губами. Я совсем перестаю дышать.