Фотографии…
Она танцует с Джино. Джино, все еще симпатичный, несмотря на годы. Его черные волосы поседели, но были невероятно привлекательны, как у пожилого Марчелло Мастроянни.
— Как твои дела, малютка Энни? Как здоровье? Ремиссия?
— Все прекрасно, Джино. Ремиссия еще держится… очень крепко!!
— Отлично! Прекрасно!
Танцуя, он крепко прижимал Андрианну к себе. Слишком крепко. И посылал ей сигналы, вызывающие волнующие ощущения, пока она не поняла, что это всего лишь старые ощущения… Туманные воспоминания устраивают фокусы…
Андрианна представила, о чем думает, что чувствует и помнит Джино.
А тот раздраженно сказал:
— Сегодняшняя свадьба… ужасная ошибка.
— Почему ты так говоришь?
— Твоя подруга… эта Пенни. Она не для Гая.
— Она очень любит его, а он ее. Оставь их в покое, Джино.
Насколько она помнила, он поднимал брови все так же грозно.
— Думаешь, я вмешаюсь?
Но теперь она была старше и не испугалась.
— Да, я считаю, что ты можешь.
— Я просто желаю Гаэтано счастья и хочу, чтобы он был настоящим мужчиной.
— Тогда оставь его. Оставь их обоих, Джино, и, может быть, они удивят тебя.
— Нет, — он убежденно покачал головой. — Эта женитьба — ошибка. Отец… мать. Техасцы! Все они заботятся только о грандиозности! Нет. Вместе должны быть вы с Гаем, малютка Энни…
Теперь она знала, о чем думает, что чувствует и помнит Джино. Гаэтано и только Гаэтано. Джино постарел, но не изменился. Он по-прежнему был сначала отцом, а уж потом любовником, и на этот раз Андрианна обрадовалась этому.
— А ты, — сердито пробормотал Джино, — почему ты вышла замуж за этого… за этого американца, за этого Джонатана Веста? Разве ты не знаешь, что американцы и европейцы — все равно что восток и запад? Они не смешиваются. Все американцы возятся со своим долларом. Они не заботятся о семье… о чувствах. Они даже не понимают настоящего значения любви!
Джино должен знать, подумала Андрианна, как он ошибается на ее счет. Но даже если бы ему было известно о ее американских корнях, стал бы он говорить по-другому? Вероятно, нет. И как он не прав по отношению к Джонатану. Джонатан может ему преподать урок любви к женщине…
— Я вышла за Джонатана, потому что люблю его, а он любит меня. Потому что с ним я первая!
Поскольку Джино Форенци был умным человеком, он сразу понял, к чему клонит Андрианна, и почти холодно произнес:
— Надеюсь, у тебя никогда не появится причина думать по-другому, Энн, и мистер Вест не станет устанавливать, кто или что занимает первое место… Особенно, если ты выйдешь из ремиссии. Я не хотел бы, чтобы ты его расстраивала.
«Нет, я не позволю Джино сделать это со мной сегодня! Не буду думать, что сделает Джонатан, если я выйду из ремиссии. Из ремиссии, о существовании которой он даже не подозревает! Не позволю!»
— О, Джино! Как ты можешь? Говорить со мной о выходе из ремиссии, когда я так счастлива. Ты меня огорчаешь.
Джино не был грубым, бесцеремонным, поэтому он попросил у Андрианны прощения. И еще Джино не был бессердечным, поэтому его глаза наполнились слезами.
— О, Энни, Энни, я люблю тебя! Ты должна знать, я люблю тебя. Я желаю тебе только хорошего. Я постоянно думаю о тебе и волнуюсь… о твоем счастье, о твоем здоровье!
Андрианна тоже едва не расплакалась, но взяла себя в руки и улыбнулась. Любовь такого рода была недостаточной, однако сейчас Андрианна простила Джино за это.
— О, дорогой, я знаю, что ты меня любишь. Вот почему я хочу, чтобы ты знал, какого прекрасного человека люблю я, и как сильно любит меня он. Он любит меня так сильно, что полностью мне доверяет… даже не задает вопросов. Ему достаточно того, что я есть. Пожелай мне счастья и удачи без каких-либо сомнений. Ты можешь сделать это, Джино?
— О, Энни, Энни, малютка Энни, конечно, могу!
Он замер в центре танцевальной площадки, обняв Андрианну и прижал ее к себе так крепко, что никакая сила в мире не могла их разделить.
Джонатан танцевал с Николь и, пока его партнерша с тревогой наблюдала за возникшей перед ней картиной, с улыбкой пробормотал:
— Похоже, мы сорвем вечер…
Андрианна стала искать место, чтобы побыть несколько минут наедине с Джонатаном, объяснить ему, почему Джино Форенци так крепко обнимал ее — старые друзья, итальянская эмоциональность, простое выражение теплого отношения, но как только они присели за один из накрытых розовыми скатертями столиков, их рассмешил Коул Хопкинс, появившийся с целой тарелкой ребрышек.