Под конец моей смены, удалось ещё немного поболтать с девчонками, они то краснели, то бледнели от смущения, а я упивался своим превосходством над этими несчастными человечками. Я шутил, а они воспринимали в серьёз весь каламбур, который я нёс, так, что смешно было только мне одному.
Отправился домой на метро, в Ташкенте красивые станции, а вот вагоны старые, советские, хотя они и пытаются избавиться от совкового наследия, но не так-то это и просто, они продолжают кататься на старых вагонах и живут в сталинках и хрущёвках, насаженных по всем странам СНГ. Проехал три станции, на четвёртой вышел и пешком потопал домой, когда проходил мимо латка с детскими игрушками, мне в спину крикнули подростки – торгаши: – «Энен дураен, долбаёб! Катись в свою Европу!». Я прошёл мимо них, с одной стороны мне приятно было, что меня приняли за европейца, а с другой, отвратительно, что они так относятся к белым людям и ко мне в том числе. Да уж национализм во всём мире процветает, вторая мировая ничего не изменила, и очередной Гитлер может появится в любой момент и в любой стране, хотя мне, если честно плевать на комплексы малых народов, это их проблемы, с которыми они живут и мучает это только их.
Вечером я рассказывал жене и тёще про рабочий день в магазине и никак не мог остановиться, я распалялся всё больше и больше. Потом измерил температуру, градусник показал мне выше тридцати девяти градусов. Я написал Юле, что у меня поднялась температура и я не выйду на работу, она ответила, что мне прежде чем выйти, надо сдать тест на коронавирус, тест я не сдал и в магазине больше не появился, на память об этой истории у меня остался бейджик с неправильно написанным моим именем.
Я напился лекарств, залез под одеяло, попытался почитать Томпсона «Лучше, чем секс», ничего не вышло, открыл приложение «Заметки» и принялся писать свою книгу «Блядство»:
Глава 3. Секс
Девственность я потерял поздно – в девятнадцать лет, по одной той причине, что не стремился к этому, после того случая на пирсе, у меня прям душа в пятки уходила при одной только мысли об этом. Я уже начал подумывать, что может я гей, там-то я уж точно не смогу никак накосячить, всё тоже самое, что и у меня. Но от одной мысли о мужском члене мне становилось так тошно, что лучше уж пусть всё будет как в самом дерьмовом порно фильме, но с женщиной, раз уж это должно случиться. Но как не беги от секса, он всё равно, рано или поздно, настигает тебя и тут уж некуда деться, а после первого раза, так он вообще становится частью жизни, банальностью, обыденностью, главное, переступить порог, вот за этот порог я никак и не мог шагнуть или как говорила одна моя подруга: – «Девушка как консервная банка, один открывает, а все пользуются». Мне нужна была помощь, либо психолога, но идти к врачу мне было стыдно, либо женщины, которая сможет залечить мою рану, и я на ней тогда непременно женюсь, ну, я так думал, конечно, в жизни всё всегда неожиданно и странно. Такая женщина мне и встретилась, она уберегла меня от похода к психологу и навсегда поставила точку в моих рассуждениях о гомосексуализме, но крышу мне это снесло ещё больше, так, что после такого мне наверняка нужен был психолог.
Как я уже писал, мне было девятнадцать лет, и я тусил в баре, нализался в стельку, и мои приятели все разъехались, оставив меня на произвол судьбы. Тут-то судьба и подоспела поиграть со мной в свои странные игры. Я сидел за баром и херачил виски со льдом, деньги у меня тогда водились, я как раз работал в магазине «Red Fox», тратил зарплату и шабашки в основном на бухло, со шмотками я никогда не заморачивался, таскал дранные джинсы и старые футболки, я считаю пусть лучше на мне будут старые, рванные «Левисы», чем новые китайские тряпки. Фирменные джинсы можно всегда за бесценок отыскать в «Секонд Хенде», так, что одет я всегда в обноски, но фирменные.
Ко мне подошла девушка, значительно старше меня, не знаю, почему они западали на меня, когда я был молод, хотя молодость всегда привлекательна и сексуальна. Она подсела на соседний стул.
– Привет. – Сказала она. – Ты один?
– Уже не один. – Я вздохнул и залпом осушил стакан. – Повтори. – Сказал я бармену. – А ты, что пьёшь?