Лжецы так близко, Джори.
Теперь я припоминаю кое-что еще.
Четыре года назад, вскоре после того, как мы выстроили пристройку, Джори получил по почте ленту. Он ничего не объяснял, а я ничего не спрашивала. Так у нас заведено. Но однажды я прослушала эту ленту и просмотрела.
Я проходила мимо его новой комнаты, которую он построил себе для уединения. Раньше я никогда возле нее не задерживалась, но на сей раз остановилась, потому что услышала голос.
Он звучал достаточно безобидно-механический и временами переходящий в писк, словно голос дешевого компьютера. Но когда я попыталась понять, что он говорит, то осознала, что это вовсе не искусственный голос, и язык, который я слышу — не земной язык.
Оказавшись возле двери, я бесшумно вошла внутрь и остановилась.
Джори сидел у экрана спиной ко мне и по тому, как он смотрел на экран, я с уверенностью поняла, что на экране лицо — лицо, которому принадлежит этот голос.
Я сделала один шаг и увидела экран.
Лица не было. Вместо этого экран заполнял чужеземный ландшафт — фиолетовые утесы и алые ущелья, омытые неземным светом. Вся сцена дрожала, словно выставленный на солнце яркий ковер.
Голос все лопотал. Джори все сидел, точно загипнотизированный. Задрожав, я быстро ушла.
Тем вечером я снова умоляла его. Я не могла думать ни о чем, кроме ущелий, странного света, дрожащего экрана. Я тогда еще верила, что ребенок, откуда бы он ни взялся, сможет стереть эти странности из души и сердца человека, которого я любила; человека, которого, как мне казалось, я знала.
Несмотря на величайший из даров климаго, очень немного людей путешествовало Туда. Как давным-давно поняли наши технократы, с исследованием космоса лучше всего справляются машины, а не уязвимые существа из плоти и крови.
Есть, однако, одна проблема, с которой не могут справиться машины — то бишь, не могут справиться без риска нанести дипломатическое оскорбление. Эта проблема — установление Деловых Отношений, политических и коммерческих связей между разумными существами и их мирами.
Деловые вожди хорошо сознают риск, и потому все диплосы межзвездной политики, ходоки и приветники межзвездной торговли, да изредка «регистраторы» межзвездных исследований всегда обычные мужчины и женщины. Все они подписывают контракт ради денег (по их собственным утверждениям), все они тотчас же получают от нанимающих их государственных департаментов, международных корпораций и глобальных картелей дипломатические или корпоративные звания; и всем им имплантируют в черепа маленькие компьютеры.
Чтобы сделать их тем, чем они не являются.
Чтобы сделать их тем, что так необходимо остающимся на Земле.
— Она была деболиткой, Доротея, — мука его безмерна; признание его искренне, выстрадано. — Прости меня, пожалуйста. Я знаю, немногие женщины смогли бы простить, но все-таки я прошу тебя, потому что знаю — ты сможешь понять меня лучше, чем большинство, — следует пауза, исполненная значения. — Я делил трапезу — какую — то костлявую разновидность грызуна и перебродившее питье из листьев местной растительности — с комиссией из семи провинциальных полуфараонов. Она была их курьером. Той же ночью, но позже, она нанесла визит в мои апартаменты, доставив срочное — и, могу прибавить, лестное — послание от Самой Фараонессы. Я опьянел от их адской «тульпы», Доротея. Иначе я никогда не смог бы сделать того, что я сделал — прикоснуться к подобному телу, столь маленькому и хрупкому, с лицом, как у клоуна, с кожей, напоминающей туго натянутый пергамент, кроме тех мест, где растут скользкие водоросли.
Он прижимает к щекам ладони. Подается вперед. Шрам его больше уже не красный.
— Я видел мальчика два года спустя, — говорит он. — Я едва смог вытерпеть его вид.
Кажется, он готов упасть.
— Господи боже, — шепчет он и начинает потихоньку всхлипывать.
Я встаю. Он, вероятно, говорит искренне. Он, вероятно, сам верит в то, что описывает. Тем не менее, я обвиняю его и с обвинением приходит ненависть.
1. Для человека продолжение рода с деболитом не более вероятно, чем с овцой.
2. Джори никогда не был на Деболе.
3. Джори не верит в бога, имя которого поминает всуе.
Дебола — небольшая планета, лишенная вращения. Ее обитатели — как фауна, так и флора — теснятся в зоне сумерек между вечным солнцем и нескончаемой ночью, в той области разумных температур, которую эта зона составляет. Деболиты намного меньше людей; собственно говоря, они не крупнее праобезьян, шнырявших по берегам земных рек сорок миллионов лет назад, периодически попадая в брюхо гигантским рептилиям. Черные водоросли, кормящиеся выделениями их кожи, способствуют изоляции от холода, так же как жировые отложения вокруг жизненно важных органов, придающие деболитам опухший, неуклюжий вид. А природная фиолетовая окраска кожных покровов оберегает их от мучительной смерти из-за ожогов ультрафиолетом.
К деболитам космическая эпоха пришла бы естественным путем только через пять тысяч лет. Поэтому человечество ими интересуется — меньше некуда. Зато климаго интересуются. Это нас озадачивает. Чего они там нашли?
Я принимаю капсулы с феромой и стараюсь не сетовать. Чтобы сохранить в неприкосновенности состав бактерий на коже, мы не моемся. Воздух от наших усилий наполняется кошмарным рассолом, так что у меня першит в горле.
Копулянты — словно огненные муравьи, снующие по глазному дну. Голова моя кружится, как никогда в жизни. (Какая же доза на этот раз? И какой серией он воспользовался? Не развивается ли у меня аллергия? Ненавидит ли кто-нибудь эти штуки сильней, чем я?)
Мы извиваемся, как безумные. Дыхание у Джори тяжелое из-за обонятельных усилителей и стероидной бомбардировки, а я делаю все, что в моих силах, чтобы копировать его страсть, несмотря на угрозу, что сработает перистальтика.
Внезапно Джори чужим голосом заявляет:
— Ты опять не захочешь поверить мне, как всегда. Это твое право, Доротея. Но я должен попытаться тебя подготовить.
Я вздрагиваю, затем вздрагиваю еще раз. В комнате тепло, тепло до тошноты, но тело Джори перестало двигаться. Что он выдаст на этот раз?
— Она была климаго, Доротея. Я говорю «она», чтобы тебе… чтобы нам обоим легче было понять происшедшее. Можешь не тратить усилий, доказывая, что подобное невозможно, потому что это возможно, это УЖЕ случилось. Климаго — щедрая раса. Они подарили человечеству секрет звездных камер; они дали нам кристаллический сон и энергетические поля. А одному из людей — мне, Джори Корийнеру — они подарили кое-что еще.
Он делает паузу; рот его открыт, челюсть ходит ходуном.
— Нет нужды рассказывать тебе, как они выглядят. Ты и сама знаешь.
Я молчу; тошноте не видно конца.
Откуда бы мне знать облик климаго? Те, кто возвращается с их описаниями, все сплошь лжецы и, похоже, ни одно правительство на Земле не заинтересовано в том, чтобы развеять завесу тайны. Даже средства информации утверждают, будто не могут сделать ни снимков, ни записей — хотя бы с тех климаго, которые посещают Землю. (Что они, такие скромные? Или настолько соответствуют каким-то ужасным архетипам, что при виде этого смирные массы землян взбунтуются и разрушат свои же города, требуя немедленного прекращения дипломатических отношений?)
Но, как и все остальные, я собирала описания — многие десятки описаний. Заключенный в многокамерную раковину наутилус с радиоактивными щупальцами? Паукообразное, синее, словно кобальт или фуксин, либо полосатое, как старинные барбарильи? Двудольчатый летающий мозг? Плотно сжатый мускул с «гироскопическим» метаболизмом? Кремниевые призраки? Колониальные моллюски, больше похожие на стилизованный череп, нежели на съедобных ракушек? Что же выберешь ты, Джори?
— Как знаешь ты, я уверен, и то, — продолжает он в это время, — каким образом удается им выживать на своей недоброй планете вот уже двести миллионов лет. Я уверен, что это тебе известно.
Может быть, и известно. А может быть и нет. Я слыхала рассказы — и решила им поверить — про то, какие они кудесники симбиоза, эти климаго. Про то, что их мир — это скопище алчущих хищников, острых как ножи жвал, смертоносных панцирей, исторгающихся из тел желудков, которые могли потребить миллионократно всех до единого климаго на планете — и потребили бы, если бы не одна отличавшая их от нас черта: умение приспосабливаться, сотрудничать, помогать и получать помощь.