Август тоже со мной, хотя я его и не вижу.
А Джори там, где ему угодно быть.
Еще один волшебный день. Сегодня вечером мы с Джори впервые за много лет съездили в Форт-Брэгг. Он был само остроумие, мудрость и обаяние, непринужденно рассказывая захватывающие истории о Климаго и волнующих перипетиях межзвездных деловых переговоров.
Когда мы вернулись домой, он остановил меня и положил руки мне на плечи. Я чувствовала их тяжесть.
— Я был чертовски толстокож, Доротея, — сказал он. — Я это знаю. На этот раз никакой феромы! — он рассмеялся и я не могла не улыбнуться в ответ. — И никаких силовых полей, будь они прокляты, или son y lumiere! — скроив притворно-свирепую гримасу, Джори прибавил, — если, конечно, ты не пожелаешь испробовать Сверхскользкую Смазку — просто чтобы все не было уж слишком легко!
— Нет, нет, не надо смазки! — закричала я в притворном же ужасе. А затем мягко добавила: — Я всегда хотела, чтобы было легко, всегда.
И все было легко. Мы занимались любовью — чудо из чудес! — в нашей собственной, ничем не украшенной подвесной кровати, под восхитительно скучным непрозрачным серым потолком, слушая несинхронизированную старинную музыку, при ровном очаровательном свете ночника и без всяких сдерживающих шаблонов.
Новый Джори спит рядом со мной, а я, счастливая, лежу с открытыми глазами. Я слышу звуки, да. Шаги, вздохи, шум передвигаемых стульев. Они доносятся из кабинета и дальней кухни, но они меня не беспокоят. Слабый голос у меня внутри нашептывает: «Это НАСТОЯЩИЙ Джори, это он издает звуки». Но я отвечаю: «Это всего лишь посторонний, чужой в нашем доме. Он нас не тревожит и мы его не будем. Он в действительности не более, чем воспоминание, тусклый образ из поблекшего прошлого, человек, сказавший тебе однажды: «Мой сын приезжает жить с нами», хотя имел в виду он совсем другое, хотя он имел в виду: «Приезжает моя любовница…»
Поутру крошечные отверстия на моей груди и руках будут недолгое время сочиться кровью. Я буду касаться их с любовью. Они — такая малая цена.
В доме, похожем на этот, но находившемся в далекой-далекой вселенной, чужой человек сказал однажды, рыдая: «В конечном счете, Доротея, в конечном счете, все наши окна оказываются зеркалами и мы видим только самих себя.»
Или же он сказал: «В конечном счете, Доротея, все, что важно для человечества, это человечество в бесконечном мире, аминь»?
А может быть, он и вовсе ничего не сказал?
Может быть, это сказала я?
А может быть, никто из нас ничего не говорил и никакой лжи вовсе не было сказано.
Каждый писатель знает, что литература рассказывает нам дивную истину при помощи ЛЖИ, но каждый писатель также знает, что речь можно использовать и для более мрачных разновидностей вранья. Рассказ «Когда отцы уходят» посвящен лжи, которую мы говорим себе и лжи, которую мы говорим другим.
Он также описывает Женщину, как жертву Лжи, возведенной мужчинами в нашей культуре на связанных с ними культурных мифах. В этом смысле рассказ может быть назван «феминистским».
В другом же смысле каждый из нас является Женщиной, каждый из нас — жертва Лжи, и рассказ вовсе не «феминистский».
Брюс Мак-Аллистер
Ричард Кристиан Мэтьюсон
ПРОБУЖДЕНИЕ
Ричард Кристиан Мэтьюсон пишет рассказы, сценарии, пьесы для телевидения и романы. Он, кроме того, ставит на телевидении получасовые комедийные и часовые драматические сериалы, а также полнометражные фильмы. Его первый роман «Сотворенное» опубликован в 1990 году издательством «Даблдэй».
Сборник его рассказав «Шрамы и прочие особые приметы» вышел в издательствах «СКРИМ/ПРЕСС» и «Тор» в 1988–ом. Он написал пять оригинальных сценариев, по которым были поставлены фильмы; два из них — его отцом, Ричардом Мэтьюсоном. Вместе отец и сын Мэтьюсоны основали свою собственную кинокомпанию. По всей видимости, Мэтьюсон-младший никогда не спит. «Пробуждение» первоначально было включено мной в группу рассказов об ужасах, которым предстояло напечататься в «ОМНИ», но в последнюю минуту наш редактор-распорядитель (мужчина) отверг его из-за сексуального содержания. Разумеется, я тут же ухватилась за этот рассказ для своей антологии. Это — вполне современная интерпретация темы демона-любовника, стариннейшего предмета литературы.
Она смотрела во все глаза.
Старалась убедиться. Старалась скрыть свой интерес.
Было в нем что-то идеальное, что-то опасное; красота такого типа, что ее самообладание трещало по швам. Влекущая красота. Лет ему было около тридцати. Стоял в одиночестве у стойки бара. Десятью этажами ниже спал город, черный и плоский. Горели уличные фонари, озирающие бар отеля оранжевыми глазами, да изредка проезжал в своих бесцельных блужданиях сонный полицейский автомобиль.
Она продолжала смотреть, полируя платочком длинные ногти.
Она начинала убеждаться. ЭТО У НЕГО В ГЛАЗАХ.
ТО САМОЕ.
Может быть, даже в большей степени, чем у предыдущих.
Она заказала еще один «камикадзе» и прошла мимо него к телефону-автомату. Он смотрел в окно, жуя спичку, и она обратила внимание, как он водит указательным пальцем по ободку пивной кружки — точно по женскому телу.
ТОТ САМЫЙ ВЗГЛЯД.
Она находила его повсюду.
Когда съемки фильма заканчивались и уже не надо было просматривать с очередным режиссером сценарии завтрашних эпизодов, она подъезжала в кинофургоне к отелю, где поселялась съемочная группа, брала со стойки портье почту и сообщения и шла к себе в номер. Всякий раз вымотанная, всякий раз ненавидящая свою работу помощника режиссера. Работу того, кто определяет ракурсы. Управляет съемочной площадкой.
Кто за все отвечает.
Потом она раздевалась; принимала душ. Прикрывала усталые глаза, позволяя воде пробегать по телу острыми ноготками. Старалась раствориться в ощущениях. Почувствовать хоть что-нибудь. Но этого никогда не получалось.
Она просто не могла.
Чувственный мир, в который погружались ее подруги, оставаясь нагими наедине с собой, касаясь своих тел, наслаждаясь реакцией своей кожи — ее этот мир больше не интересовал. Ее тело требовало более сильного возбудителя. Требовало того, кто обнял бы ее именно так, как нужно, коснулся бы ее единственно верным прикосновением. Заставил бы ее откликнуться, перешагнуть предел. Заглянул бы в ее глаза, когда наступит миг.
Заглянул бы тем самым взглядом.
Она стояла у телефона и звонила домой. Муж спал, а когда взял трубку, сказал, что любит ее. Она ответила тем же, но все время смотрела на этого человека. Он водил губами по спичке, всасывая ее в рот и выталкивая обратно. Женщина смотрела, как зачарованная, не в силах удержаться.
Муж предложил разбудить детей, чтобы они могли пожелать ей спокойной ночи.
— Они скучают по своей мамочке, — произнес муж сладким голосом, который она ненавидела.
То, что он говорил потом, она прослушала, и муж повторил, спросив, все ли с ней в порядке; она отвечала усталым, рассеянным голосом. Она чуть-чуть посмеялась, успокаивая мужа, чтобы он отстал. Муж повторил, что любит ее и что хотел бы быть сейчас с ней. Чтобы заняться любовью. Она промолчала, глядя на человека в другом конце бара, перехватывая его взгляд, когда он пытался привлечь внимание официантки.
— Ты меня слышишь? — переспросил ее муж.
Человек смотрел на нее. Муж спросил, хочется ли ей заняться с ним любовью, когда она вернется в город. Она продолжала смотреть на человека. Муж повторил вопрос.
— Да, дорогой. Конечно…
Но это была ложь. И всегда было ложью. Муж для нее ничего не значил. Она хотела чего-то такого, что заставило бы ее забыть, кто она такая и что собой представляет ее жизнь. Чего-то настоящего.
И чего-то немыслимого.
Муж отправился за детьми, хотя она говорила ему, что не надо. Муж не послушался, и когда она отняла холодные кончики пальцев от век и подняла голову, склоненную в тайном раздражении, тот человек стоял рядом с ней и покупал сигареты у автомата.
— Поздоровайтесь с мамочкой, детки.