Дети говорили в трубку сонными голосами, а человек стоял рядом с ней и прикуривал, глядя в никуда пустыми глазами. Она сказала детям, чтобы шли спать и что она их любит. Но смотрела она на то, как взгляд человека блуждает по ее лицу, медленно переходит на шею, затем на грудь. Ниже. Взгляд метнулся обратно к ее лицу и она позволила этому взгляду все.
Они пошли к мужчине в номер.
Ничего не было сказано. Они занимались любовью всю ночь и она впивалась пальцами в постель по обе стороны своего вспотевшего тела, комкала хлопчатобумажные простыни, кричала. Он касался ее рукой в одном-единственном месте, так слабо, что это казалось не более, чем мыслью, пожеланием. Ее тело напрягалось, выгибаясь дугой; подушка под ее головой насквозь вымокла.
Он привязывал ее к стойкам кровати шелковыми шарфами и мягко дул в рот, чувствующий вкус соли. Он нежно целовал ее веки; он водил языком вокруг ее ушей и нашептывал требования насильника, от которых она кончала. Он массировал ее, пока по коже не начинали бегать иголочки, а пальцы ее не впивались в шарфы, притянувшие руки к кроватным стойкам. Пока у нее не вырывались стоны от такого наслаждения, что ей казалось, будто она перешла в тело кого-то другого.
Или осталась без тела вовсе.
Все, что он делал, возбуждало ее, как с ней еще никогда не бывало, и когда он наконец развязал ее, она уснула на его груди, в его утешительных объятиях. Снова и снова бормотала она, как все было невероятно здорово, потрясенная тем, что он заставил ее испытать. И заставлял испытывать до сих пор.
Он ответил единственное, что мог.
— Ты не забудешь эту ночь.
Когда она пробудилась на заре, он исчез. Ни записки, ни знака. В дверь постучали и она ответила, завернувшись в полотенце. Горничная прикатила на столике обильный завтрак, состоявший из омлета, кофе с молоком и газеты.
Он позаботился обо всем.
Она поела, сидя в кровати; развернула газету, чувствуя оставшуюся с ночи сладкую боль, покрытая следами страстных укусов. Пища была чудесной и ее вкус вызывал у женщины желание заниматься любовью. Она улыбалась, прислушиваясь к голосам птиц за окном. Их негромкая музыка рождала у нее внутри дрожь, а от шуршания разворачиваемой газеты ее соски набухли. Женщина тихо засмеялась, вспоминая, как он немыслимо облизывал их и целовал минувшей ночью. Соски сохранили чувствительность до сих пор.
Читая, она прихлебывала кофе, и его молочный жар, разливаясь по языку и сбегая в горло теплой, словно сперма, струей, заставлял женщину слегка раздвигать ноги.
Она задышала тяжелее, глотки стали больше; она поеживалась от электрического покалывания, пробегающего между лопаток и вдоль хребта.
Прочитав первую страницу, она позволила своим пальцам скользнуть по испещренному буквами листу, ощущая форму и длину слов. Предложения откликались звуками в ее мыслях.
Она почувствовала, что увлажняется.
То была просто фантастика: ее тело отзывалось на каждую деталь утра; на звуки, запахи. Даже прикосновение колючей шерсти одеяла заставляло ее вспоминать об этом мужчине, о волосках на его груди и лице. Боже, почему она не спросила, как его имя? Из всех ее любовников этот был наилучшим, а она понимала в таких вещах толк. Она громко засмеялась, чувствуя, как новая, странная женщина появляется, всплывает из глубины ее существа.
Льдинка в апельсиновом соке таяла, и когда она терлась о стекло, тихий звук вызвал у женщины невольный слабый стон. Она улыбнулась и закурила, чувствуя непривычную наполненность своих клеток и нервов. Счастье.
Потерю самоконтроля.
Она ощутила тепло от огонька сигареты и это тепло вызвало у нее испарину. Ухмыляясь, она чуть встряхнулась и задула спичку, глядя на крошечные завитки дыма, поднимавшиеся над обгорелым кончиком и пахнувшие, как этот мужчина. Дрожащая рука женщины все время возвращалась на грудь и никак не могла остановиться. Кожа ее была горячей. Гомон птиц за окном становился все громче; внизу начинал просыпаться отель, наполняясь отдаленными утренними звуками — она слушала и начинала понемногу стонать от удовольствия.
Запах недоеденной пищи и теплый воздух из воздухонагревателя ощущались, как ласка, и соски ее еще сильней затвердели, а волосы на лобки стали еще более влажными. Глаза лениво ощупывали комнату сексуальным взглядом, подмечая детали мебели; покрывало на диване облегало его клетчатые формы так идеально, и каждая подушка в точности походила на следующую. Женщине пришлось зажмурить глаза от сладостной муки. Вновь открыв их, она скользнула взглядом по шариковой ручке на ночном столике, предоставленной отелем.
Красный цвет ручки доставил ей удовольствие и она застонала от счастья. Ее глаза блуждали. Пепельница на полу, полная смятыми окурками и обертками от жевательной резинки, восхитила ее; запахи и узоры пепельницы вызывали мысль о занятиях любовью, о том, как мужчина входит в нее и…
Она вдруг осознала, что происходит, и заметила на первой полосе газеты статью о диковинном убийстве, случившемся прошлой ночью. Два человека в лыжных масках расстреляли целую семью, и когда женщина представила себе это, ее руки забегали по телу в диком, неуправляемом поиске. Поглаживая, царапая. Стискивая. Она не понимала, что за сексуальный шторм охватил ее тело, в то время как ум был полон виденьями пуль, прорывающих кожу, искаженных в ужасе лиц, падающих тел.
Внезапное напряжение.
Дрожь.
Она вновь кончала.
Оргазм никак не прекращался, он заливал ее как бы отравленной волной, вздымавшейся и ослабевавшей; опадающей и начинавшей вздыматься снова.
Ее тело было мокрым от пота, а зубы до крови прикусили нижнюю губу. Она тискала себя так, что под пальцами появлялись синяки; все новые лиловатые пятна расцветали на ее коже. Руки метнулись к кроватным стойкам и она крепко вцепилась в них в позе распятия побелевшими пальцами. Она кричала все громче и громче, билась, кончая снова и снова, не в силах остановить поток звуков, образов, осязательных впечатлений.
Она представила своих детей и заплакала.
Потом перед ее мысленным взором возникло лицо того человека. Его легкая улыбка. Его прикосновения.
Тот взгляд.
На несколько мгновений она лишилась чувств, но шум горничных, начинающих пылесосить соседние номера и гудки автомобилей снаружи пробудили ее и она не могла помешать своему телу снова откликнуться на эти звуки.
Конни Уиллис
ВСЕ МОИ ДОРОГИЕ ДОЧЕРИ
Конни Уиллис проживает в Колорадо. Она была лауреатом премий «Хьюго» и «Небьюла» за произведения малых форм, а также Мемориальной Премии Джона У. Кемпбелла за свой первый самостоятельный роман «Грезы Линкольна». Последний ее роман «Книга Судного дня» (издательство «Бэнтам») повествует о чуме, а последний сборник, выпущенный тем же издательством, назван «Последний из Виннебаго и другие истории».
«Все мои дорогие дочери» — это второй рассказ, первоначально предназначавшийся для антологии «Новые измерения-13». Он был впервые опубликован в авторском сборнике Конни Уиллис «Пожарная охрана». Он ничуть не потерял в силе с тех пор, как я впервые прочитала его, будучи редактором в «ОМНИ», в 1980 году.
БАРРЕТ: Доберусь я до ее пса… Октавий.
ОКТАВИЙ: Да, сэр?
БАРРЕТ: Ее пса необходимо уничтожить. Немедленно.