Понятие «религиозный текст» включает в себя широкий спектр средневековых письменных источников. Некоторые из них очень похожи на то, что мы назвали историческими текстами – в рамках христианской традиции это могут быть нравоучительные повествования о святых (агиография) или священная история. Сунны, то есть поступки из жизни пророка Мухаммеда, также можно считать историческими текстами. Некоторые тексты были дидактическими и объясняли сложные моменты религиозных учений; некоторые из них предназначались для непосредственного чтения, некоторые для использования священниками при составлении проповедей. Некоторые работы были написаны для образованной аудитории, например для теологов в университетах, медресе или иешивах; иные были проповедями, предназначенными для широкой общественности. Многие были комментариями к священным текстам. И в христианстве, и в исламе, и в иудаизме мы встречаем тексты похожего рода. О религиозных текстах важно помнить то, что ни в одной из этих трех религий не было единого органа, который контролировал бы религиозную доктрину. Христианство подобралось к этому ближе всех – таким авторитетом был папа римский – но даже в рамках средневекового христианства взгляды могли значительно различаться. Особо радикальные взгляды могли быть признаны еретическими, но существует масса вопросов, по которым абсолютно правоверные люди могли разойтись во мнениях. В частности, позиция по ряду вопросов могла сильно отличаться в зависимости от того, предназначен ли текст для монахов (принявших обет безбрачия) или обычных людей.
В рамках всех трех религий был создан значительный корпус юридических текстов. В христианстве такие работы – декреталии римских пап, а также тексты отцов церкви и иных духовных авторитетов – образовывали каноническое право. В иудаизме существовали комментарии к Торе и Талмуду, равно как и корпус респонсов – решений известных раввинов по определенным вопросам. В исламе также можно выделить крупный корпус юридических текстов. Во всех этих трех религиях надлежащее сексуальное поведение установлено юридическими текстами. В западноевропейском светском праве вопросы сексуальности попадаются не так часто, как можно было бы ожидать – отчасти потому, что они попадали под юрисдикцию церкви; однако некоторые города и страны все же регулировали проституцию, содомию и иные сексуальные практики.
Проблема с такими нормативными и теоретическими текстами состоит в том, что не вполне понятно, как они соотносятся с реальной практикой и позицией средневековых людей по этим вопросам. Если что-то было запрещено, то не факт, что этого не существовало; напротив, можно предположить, что если какое-то действие запрещали, то власти были этим озабочены, то есть это, по-видимому, практиковалось. Однако законы ничего не говорят нам о причинах, которые вызвали беспокойство властей, равно как и не говорят нам о том, насколько это беспокойство было серьезным и глубоким: зачастую законы сохраняются на протяжении нескольких поколений и, следовательно, они могут и не отражать те проблемы, которые действительно волновали власти в тот или иной момент. Точно так же они ничего не говорят нам о том, следовали ли люди этим законам или игнорировали их.
Кроме того, мы располагаем множеством документов из юридической практики – от судебных материалов, содержащих реальные показания и решения, до протоколов инквизиции, контрактов и завещаний. Эти тексты настолько приближают нас к реальной средневековой жизни, насколько это в принципе возможно, но даже с ними следует работать с осторожностью. Протоколы церковных судов написаны по-латыни, даже если показания были даны на народном языке, а это значит, что они отражают то, как рассматриваемые вопросы понимал судебный секретарь. Часто они написаны очень формальным правовым языком: спонтанная речь людей, описывавших свой опыт, до нас не дошла. В любом случае мы не можем знать, насколько типичными были события, зафиксированные в судебном протоколе или юридическом заключении. Были ли эти практики маргинальными? Или же подобное поведение практиковали многие, но только нескольких смогли поймать? Были ли они действительно виновны во вменяемом им преступлении? В случаях с предписаниями, контрактами и завещаниями, следовало ли их исполнять в точности или они были скорее общими указаниями? Какого рода обсуждения и переговоры не были зафиксированы в письменном виде, но повлияли на итоговый документ?