йоу.
Ксюша делится знаниями, говорит, что у меня пальцы длинные, подходят витрины вскрывать. Подучиться, ты подумай. Могу свести с кем надо. И я опять не пойму, она шутит или всерьез.
В коридоре кто-то душераздирающе орет.
Торчим рядком у решётки и тянем шеи. Ругаются полицаи под девичий вой:
- У него с сердцем плохо, дайте лекарство!
Затыкаю уши, бензопила, не иначе. Рядом Вика прихлебывает из бутылки, двигает губами. Все словно во сне, неужели у них каждый день так? Свихнуться можно.
В суматохе нас открывают. Лейтенант торопит стайку прибывших: давай, давай, живее.
Отходим и с ужасом наблюдаем, как к нам в камеру запихивают четверых недовольных путан. Короткие юбки, высокие сапоги, сеновал на голове и художественный макияж. Ну, вроде: я художник, я так вижу, тени и помада не разманы спецом, вам не понять гения.
- Что там случилось? - любопытствует Ксюша.
- Отца с дочерью привезли, почикали кого-то, ножичком, - буднично бросает одна из них. - Её отдельно, истерит. У мужика приступ вроде. На полу валяется, - она плюхается на Викину лавку. - Блондиночка, костыли подбери.
Вику ветром сдувает. Ксюша невозмутимо беседует, они знакомы, похоже. Сидим с Викой на самом краю, хлопаем ресницами. Те треплются. Изучают нас насмешливо.
Если две розы воткнуть в навоз. Примерно такая же картинка получится.
- А вы где промышляете, не на дороге? Выглядите прилично. Из элитных? Индивидуалки? - лениво обращается к нам рыжая, Иру напоминает.
- Что?
- Загребли за что?
- За драку.
- А, - она машет рукой. Позвякивают Викины браслеты. Один из слоновой кости, с золотыми обручами. Второй из голубых бусин, не помню, что за камешки, но тоже не из дешевых. Вика не отрывает от ее руки влажных глаз. Та замечает, усмехается. Стягивает с шеи чёрный шнурок с блестящим кулоном и кидает в викины сжатые колени. - На, обмен. Все по-честному.
Переглядываемся. Вика едва сдерживает брезгливость, убирает копеечную ерунду в карман. Сочувствую. Одно дело, когда противники равные, как мы с ней, просто две избалованные дуры. Другое - когда из сомнительного слоя общества. Там и ценности иные. И особо языком не потреплешь, чувство, что от одного удара такого бойца с ног свалишься. Фоном все еще воет девица в соседней камере: “дайте корвалол!”, а наш лоск ниже нуля падает. Здесь тебе не куриц-одногрупниц в раздевалке запереть и хихикать с симпатичными старшекурсниками. Все по-настоящему. Проклинаю ночь. По сторонам не смотрю лишний раз, в кабинете уже в деталях все разглядела, и портреты на любителя весьма.
Наклоняюсь к Вике, под ее всхипывания говорю шепотом:
- Куплю новые украшения, не переживай.
- Или свою “пандору” отдашь, - оживает Вика. Вытирает нос.
- Ладно.
- Эй, ты, а покажи поближе серёжки?
Поднимаю голову. Желтая блондинка в колготках с кучей стрелок, требует:
- Дай померить.
Вздрагиваю. Ну все, прощайте. Золотые гвоздики-сердечки с длинными цепочками-висюльками.
Их мысли в воздухе можно прочесть, невысказанное висит, как в комиксах, в белых облачках. Думают, что мы безмозглые малолетки-мажорки. Не хочу отдавать. Прижимаюсь спиной к шершавой стене, подальше. Говорю:
- Мне самой нравятся.
- Я только посмотреть, - настаивает жёлтая. - Или что у тебя ещё есть? Кроме серёжек?
- Ничего.
- Тогда висюльки давай.
- Нет.
Она встаёт с лавки. Мы с Викой тоже вскакиваем.
- Родители у нас еще есть! - Вика сдвигается ближе к решетке. - И они щас нас заберут!
- И? - та оглядывается на остальных. Видит поддержку, точнее выражение на лицах “дайте хлеба и зрелищ”. Им весело, хоть какое-то развлечение. А у нас начинается форменная паника. Желтая усмехается. - Как маленьких девочек тут бросили так надолго одних? А родители не рассказывали о здешних законах? Раз встретились - нужно чем-то обменяться.
- Все, хватит нас запугивать, - отхожу следом за Викой. - Не хочу я ничем меняться.
- Не ломайся, я тебе не любовник.
- Отстань.
- Ты как со мной разговариваешь?
Она делает шаг к нам. Вика открывает рот и орет:
- Спасите! Убивают!
Она перекрикивает даже истеричные вопли соседки, которая все не допросится корвалола. Присоединяюсь к Вике. Держимся за руки и голосим в два горла. Позади нас нарастает прокуренный ржач.
- Что еще?! - рявкает появившийся лейтенант. - А ну, угомонились!
- Нас же тут убьют, вы не понимаете? - жалобно тянет Вика, прижимаясь к прутьям. - Выпустите, родители заплатят, если надо.
За спиной раздаются грязные шуточки: малышки, куда поскакали; детки, лучше мне заплатите; эй, костлявая, с тебя сережки.