– Елена Петровна, и не стыдно тебе? Вроде ничо не жрала, а так гадить. Да еще и мимо.
– Это не я. Это уже было до меня! – вскрикивает она.
– Да, да, рассказывай. А я-то думал, что ты бабочками какаешь, а тут… ну вот совсем не бабочки. Вот тебе и полезное авокадо, – тяну за руку примороженную зануду.
– Там пакет еще на раковине, – прихватываю ее пожитки и пулей выскакиваю из толчка, закрывая дверь.
– Слушай, – принюхиваюсь к ней. – Ты вся провоняла сортиром, – вру. Нагло и подло. Петровна пахнет хорошо. Духи или чем она там мажется, как ни странно, не дали ей провоняться туалетным флером.
– Ну извините! Я там двадцать минут задыхалась, так что вполне вероятно.
– Тридцать. Ну, ночнуха с виду по-прежнему белая. Нигде не испачкалась. На кой хрен ты туда поперлась, если толчок был загажен до твоего прихода?
– В другой уборной была большая очередь. Теперь я поняла почему. А переодеться-то надо было где-то. Ну вот я и хотела по-быстрому, но не сложилось.
– Тупица, нормальные бабы переодеваются в купе под простынею.
– Не хамите мне. К тому же, я не баба. Как теперь быть? Вы же получается испортили чужое имущество. Точнее мы, учитывая, что это из-за меня.
– Камер нет. Не пойман – не вор. Сама сказала, что сортир номер два есть возле проводника. Или будем вместе ходить как подружки и дежурить под дверью, когда этот почистят. Вы же, девочки, так обычно делаете – все вместе.
– Понятия не имею. У меня нет подружек.
– Я не сомневался. Иди уже, – подталкиваю Елену, намеренно касаясь ее тела. Видимо, страх и шок сделали свое дело. Она даже не возмутилась, когда я задержал руку на ее талии. Худая, кабздец. Откуда только грудь взялась.
– Спасибо вам, Владимир. Просто Вова, – быстро исправляется она, как только мы заходим в купе. – Понятия не имею, что бы я делала дальше.
– Что тут думать? Кричала бы.
– Это неприлично, да и стыдно как-то – застряла в туалете. Все бы подумали, как вы, что это я там наделала все эти грязные дела.
– А тебе не по фиг?
– Нет, – тяжело вздыхает, скидывая с себя сапоги. Забирается на свое место и принимается протирать себя влажными салфетками.
– Хочешь наложу тебе горошек? Все равно у тебя уже расстройство желудка, – блин, как мне остановить себя.
– Положу, а не наложу. И у меня нет никакого расстройства. Это сделала не я! – ух, сколько экспрессии. Крылья носа сейчас порвутся к чертям собачьим. Кайфую. Да, именно так. Давно у меня такого не было.
– Ну не ты, так не ты.
– Знаете что?
– Что?
– Все-таки вы… нехороший человек.
– Это все? – усмехаясь, произношу я.
– Все.
– А жаль, – тянусь к бутылке.
– Вот что теперь делать?
– Пить до тех пор, пока мы друг другу не понравимся, – улыбаясь, произношу я.
Глава 4
Елена долго смотрит на меня, видимо, подбирает в голове нужные слова для отказа. Я бы сказал, слишком долго. Наливаю в одноразовый стаканчик коньяк и протягиваю ей.
– Давайте так, Владимир. Учитывая, что вы мне помогли, я хочу отплатить вам тем же. Вам или вашим родственниками в будущем я устрою какой-нибудь праздник с очень хорошей скидкой. Вам понравится, я учитываю интересы каждого заказчика, – тянется к своей сумке и достает оттуда визитку. – Здесь указан мой рабочий номер. А выпивать вы можете один, я больше не обращусь к проводнику. Только, пожалуйста, не слишком много.
– Пей. Я настаиваю, – забираю визитку.
– Хорошо, один бокал. Договорились? – бокал, епта.
– Договорились, – наливаю себе и сажусь на свое место. – За удачное знакомство.
– За удачное, – тихо проговаривает она и подносит к губам стаканчик. Делаю вид, что увлечен закусыванием коньяка чипсами, на самом же деле посматриваю за Петровной, которая совершенно неуклюже сливает содержимое стакана вниз на собачью пеленку.
– Понравился?
– Да, хороший коньяк.
– Я вообще про себя, а не про коньяк, который ты вылила на собачью пеленку.
– Владимир, я хочу спать. Пожалуйста, у меня был стресс, – пожалуй, впервые мне становится ее немного жаль.
– Ладно, но сначала утоли мое любопытство. Ты хоть когда-нибудь пила?
– Да. На своей свадьбе, – вот тебе и нежданчик номер два. Даже как-то неприятно стало. Замужние бабы – это табу.
– Ты замужем?
– Уже нет, – вроде полегчало от ее простого «уже нет», но тут же что-то внутри и осело.