Наконец, четвертая рекомендация следования велениям «обычной жизни» состоит в усвоении уроков, извлеченных из практической деятельности. Эти уроки являются результатом опыта, накопленного в определенной области, и позволяют нам, к примеру, готовить блюда, которыми никто не отравится; строить дома, которые не падают; выражать мысли так, чтобы нас понимали; производить верные расчеты и измерения и ваять пропорциональные статуи. И действительно, в первых шести книгах своего трактата «Против ученых» Секст яростно выступает против знатоков грамматики, ораторского искусства, геометрии, арифметики, астрономии и музыки. Но цель его нападок не полезные для жизни практические знания (τέχναι), а абстрактные и доктринальные спекуляции (μαθήματα) в этих сферах. Если вторые, по мнению Секста, являются бесполезными и сомнительными теориями, то первые не требуют от практикующих принятия каких-либо догм, а для их освоения требуется, скорее, выполнение конкретных упражнений. Например, в рамках закостеневшей грамматики Секст критикует категории и правила, которые кажутся ему произвольными и настолько далекими от обычной человеческой речи, что склонны искажать ее, хотя на самом деле должны служить облегчению общения. Точно так же ораторские способности, по мнению Секста, должны служить для того, чтобы добросовестно убеждать других, а не жульничать, играя в карты или строя из себя сильных мира сего; геометрия – для измерений, а не для разработки сложных теорем, основанных на гипотезах, ошибочно принимаемых за аксиомы; арифметика – для счета, а не для объяснения всего мироздания с помощью чисел (как это делали пифагорейцы и некоторые платоники); астрономия – для расчета движения звезд и планет, а не для спекуляций на теме божественной природы небесных тел или составления гороскопов; музыка – для игры на инструментах, а не для постоянного теоретизирования об элементах и стиле сочинений.
Именно в этом противопоставлении практики теоретическим абстракциям и кроется ключ к пониманию скептицизма Секста и того, как его теории согласуются с профессией врача. И действительно, Эмпирик отмечал, что, хотя «скептику не пристало заниматься изучением природы вещей», он все же может посвятить себя искусству или науке, например медицине. Это значит, что даже если врач не знает истинную природу того или иного препарата и, следовательно, не может определить ее вне зависимости от эффектов, которые оно производит в определенных случаях, он все равно назначит пациенту этот препарат, если заметит, что его применение приводит к излечению того или иного недуга.
Из следующей лекции мы узнаем, как, по мнению Секста, можно заниматься медицинской практикой, не посвящая себя изучению истинной природы вещей.
V
Наука
Так в чем же заключалось τέχνη[14], которую практиковал Секст, – медицина? К сожалению, до наших дней не сохранились его «Медицинские (Эмпирические) мемуары», поэтому нам остается лишь догадываться, что именно означало во времена Секста его прозвище «Эмпирик».
Медицинский эмпиризм утвердился в египетской Александрии – научной столице эллинистического мира – примерно в середине III в. до н. э. и возник в результате раскола предыдущей медицинской школы, среди последователей которой были представители разных взглядов. Эта школа, которую обычно называют рационалистической или доктринерской, достигла расцвета в конце IV – начале III в. до н. э. благодаря анатомическим открытиям, сделанным с помощью вивисекции животных и вскрытия человеческих трупов. Врачи-рационалисты начали объяснять болезни главным образом закупоркой, искривлением или повреждением «каналов» (кровеносных сосудов и нервов), имеющихся в организме: в здоровых условиях кровь и в первую очередь «пневма» (вдыхаемый воздух – один из жизненно важных факторов, происходящий из мозга) должны свободно циркулировать по соответствующим каналам.