Эмпирики, в свою очередь, отвечали, что повторение и накопление наблюдений приводит к созданию совокупности хорошо структурированных клинических знаний и что возможность применения одного и того же лечения к наблюдаемым симптомам, сходным с теми, что наблюдались ранее, позволяет добиваться исцеления новых пациентов. Позднее эмпирики также предложили форму вероятностного рассуждения, способную выявлять корреляции между наблюдаемыми явлениями и явлениями, которые не наблюдаются в данный момент, но наблюдались ранее и, следовательно, подлежат наблюдению, как, например, в случае пациентов с гидрофобией, которые, вероятнее всего, ранее пережили укус бешеной собаки. Рассуждая таким образом, можно выбрать наиболее подходящее средство среди доступных для аналогичных случаев; результат, конечно, не гарантирован на сто процентов, но в большинстве случаев выбранное средство должно помочь.
Эмпирическая медицина продолжала развиваться и приумножать свои знания до тех пор, пока с течением времени запоминание прошлых наблюдений не начало преобладать над развитием навыков непосредственного наблюдения. В то же время в медицине все больше укреплялся метод вероятностного рассуждения о причинах болезней и расширялась дискуссия с рационалистами о существовании невидимых причин болезней: с одной стороны, эмпирики частично соглашались с возможностью построения логических выводов, необязательно связанных с фактическим опытом, с другой – зашли так далеко, что убежденно утверждали, что такие причины в принципе не могут быть познаны.
В I в. до н. э. возникла третья медицинская школа, чьи последователи обвиняли коллег из обоих лагерей в том, что те погрязли в спорах о причинах болезней, будь то эмпирических или теоретических, и не занимались выработкой реальных методов лечения. Так называемые врачи-методики предложили подход, основанный на обнаружении «очевидных общих черт (или общностей)», вызванных тем, что каждое заболевание – это результат той или иной формы воспалительного сжатия тканей, чрезмерного расширения тканей или сочетания двух этих нарушений в определенной точке организма. Методики утверждали, что сжатие, расширение или их сочетание можно излечить адекватным противоположным вмешательством (расслабление, укрепление или лечение преобладающего состояния). Таким образом, по мнению методиков, сама болезнь указывает на то, как с ней бороться, и нет необходимости ссылаться на какие-либо гипотетические теории ее происхождения: если в результате сужения тканей воспалилось колено, нужно просто найти способ его расслабить; если из живота или глаза вытекает жидкость, его просто нужно сжать и держать неподвижным. Разница между обывателем и врачом-методиком, столкнувшимся с «очевидной общностью», заключалась лишь в том, что последний был лучше подготовлен к тому, чтобы свести ее к одной из трех основных патологических форм и предложить соответствующее лечение.
По мнению сторонников этого направления, вооружившись определенным методом, каким бы обобщающим он ни был, можно избежать застревания в теоретических рассуждениях рационалистов и в то же время не погрязнуть в деталях, на которых настаивали врачи-эмпирики. Следовательно, это была более практичная система, основанная на том, что поддается непосредственному наблюдению. Если эмпирики продолжали рассматривать каждый случай как уникальный, основываясь на непосредственном наблюдении и приобретенном опыте, то методики предлагали группировать случаи, которые отличались похожими реакциями, например при пальпации или перкуссии, и рекомендовали для них схожее лечение: сначала – тепло или холод, лекарства, кровопускание, массаж, ванны, специальные движения, даже музыкальную терапию (пение и вокальные упражнения), прогулки на свежем воздухе, изменения высоты и другие традиционные средства; затем – применение хирургических вмешательств, таких как трахеотомия. Какими бы упрощенными ни казались их методы, некоторые врачи этой школы достигли превосходного уровня компетенции. Так, труды Сорана Эфесского первой половины II в. оставались главным пособием по гинекологии и акушерству вплоть до эпохи Возрождения.