В греческом мире Пиррон был личностью поистине образцовой – и во многих отношениях необыкновенной: нам следует остановиться на нем чуть подробнее. Он родился в городе Элида на западной периферии Греции в 360 г. до н. э., за несколько лет до Александра Македонского. В молодости Пиррон был художником, но, по-видимому, не добился особых успехов в изображении окружающего мира. Вероятно, в попытках понять причины неудачной художественной карьеры он посвятил себя литературным и философским изысканиям, проявляя особое пристрастие к стихам Гомера о бренности всего живого[2]. Его также привлекало учение Демокрита, который еще за столетие до рождения Пиррона разработал основы теории атомизма, сводящей различные проявления природы, включая человека, к одному общему элементу – атому. Впоследствии, очевидно из любопытства, Пиррон решил поучаствовать в Индийском походе Александра Македонского в качестве хрониста. Когда он вернулся домой, к нему обратился молодой танцор, мим и хореограф по имени Тимон из Флиунта, что на северо-востоке Пелопоннеса. Тимон поинтересовался у Пиррона, в чем состоит, по его мнению, путь к счастью. Ответ заключался в том, что, хотя окружающие нас предметы кажутся отличными друг от друга, они «не имеют отличий, нестабильны, неразличимы; поэтому ни наши ощущения, ни наши мнения о них не являются ни истинными, ни ложными». Следовательно, нам следует перестать доверять им: напротив, нужно от них отстраниться и о любой вещи говорить, что она «не более, чем то, чего нет, или же что она и существует, и нет, или же что она ни присутствует, ни отсутствует». Тимон пришел к выводу, что такое отношение к вещам приведет к потере возможности описывать их каким-либо образом и к столь желанному состоянию невозмутимости.
Пиррон известен тем, что вел очень простую жизнь, избегал любых теоретических дискуссий и одним из первых начал практиковать радикальную форму хладнокровия в условиях любых жизненных неурядиц – этому он, скорее всего, научился в Индии. Там же он стал свидетелем смерти аскета по имени Калан, который по неизвестным причинам безропотно и добровольно совершил самосожжение перед войском Александра Македонского. Бесстрастие позволяло Пиррону «не терять самообладание перед любой напастью: будь то колесница, пропасть или злая собака». Все, кто его знал, считали его исключительным человеком, и он стал настоящим духовным учителем, лишенным самонадеянности, высокомерия и тщеславия и настолько почитаемым соотечественниками, что в конечном итоге его избрали верховным жрецом. В родном городе Пиррона даже воздвигли статую в его честь и ввели закон об освобождении всех философов от налогов.
Однако сам Пиррон осознавал, как трудно избегать инстинктивных реакций, например сдержаться и не залезть на дерево, когда за тобой гонится собака, или не злиться, если не сдержал обещание друг. Именно поэтому Секст впоследствии будет говорить не об абсолютном бесстрастии, а о формах отстранения, более практичных, полезных и выгодных для каждого из нас. Продолжая ту же линию, он откажется от атомизма, лежащего в основе утверждения Пиррона о том, что различия между вещами лишь кажущиеся (поскольку это было недоказуемо с эмпирической точки зрения, по крайней мере во времена Секста), и будет исходить из простого наблюдения, что каждый человек воспринимает одну и ту же вещь по-разному и еще не найден способ понять (если он вообще может быть найден), соответствует ли одно из множества восприятий (и тем более какое конкретно) истинной природе рассматриваемой вещи. По этим причинам антиковеды сегодня употребляют термин «неопирронизм» в отношении Секста и предшествовавших ему пирроников, начиная с I в. до н. э., чьими работами мы сегодня не располагаем, но находим их существенные следы в трудах Секста. Впрочем, мы все равно будем использовать термины «скептицизм» и «пирронизм», чтобы почтить, по примеру Секста, тот образ жизни, который наиболее полно и убедительно олицетворял собой и проповедовал Пиррон.