– И даже во множественном числе? – поинтересовалась она.
– Если это возможно. Я была бы счастлива иметь и одного, но если первый ребенок будет девочкой, тогда я не остановлюсь в своих попытках.
– Линдсей, посмотри на меня, – твердым голосом проговорила она. – Ты хочешь этого ради него или и для себя самой?
– Для нас обоих. – Она с несчастным видом взглянула на Пикси. – Я ничего не могу с этим поделать, Пикси. И всегда была такой. У меня прямая связь между сердцем и маткой. Я отсталая, Пикси, примитивная.
Пикси была согласна с этим утверждением, но не успела этого высказать, потому что Линдсей заплакала.
– О, Пикси, я так его люблю, – пробормотала она. – Люблю всем сердцем. Он замечательный человек и был бы замечательным отцом. Я знаю, что ему нужен наследник, но дело не только в этом.
– Надеюсь, что не только, – пробурчала Пикси, не одобрявшая права первородства и считавшая все это пережитком девятнадцатого века.
– Ему нужны дети. Я знаю, что он хочет детей, только он никогда об этом не говорит, потому что боится сделать мне больно. Он понимает, что я уже давно не девочка и не очень-то гожусь для роли матери. Да я и сама боюсь этого.
Пикси надолго задумалась.
– Дай-ка мне свои сроки, – сказала она наконец. – Мы сейчас рассчитаем… Когда Колин в следующий раз приедет из Йоркшира?
– Завтра. Но только на полдня.
– Завтра будет в самый раз. На полдня? Ну и что? Ты прекрасно можешь уложиться в десять минут.
Пикси встала, открыла свой чемодан, порылась в нем и извлекла маленькую белую баночку.
– Вот, – с удовлетворением проговорила она. – Значит, так, вотри это в кожу за полчаса до того, как вы броситесь друг другу в объятия. Он немыслимо дорогой и никогда не подводит. Поверь мне, Линдсей, это помогло бы даже восьмидесятилетней старухе.
– А зачем он тебе? – изумилась Линдсей.
– Взяла на пробу, – коротко сказала Пикси.
– Проблема не в этом.
– Линдсей, с этим кремом ты сразу залетишь, я тебя уверяю.
– Я в это не верю. Сплошное шарлатанство.
– Делай, как я тебе говорю. И еще надень янтарное ожерелье. У тебя есть янтарное ожерелье? Нет? Тогда срочно купи и не снимай его ни при каких обстоятельствах. Обещай мне.
– Хорошо, я обещаю. – Линдсей улыбнулась.
– Вот так-то лучше. А теперь давай выпьем, и я расскажу тебе все сплетни. Нет, лучше сначала ты.
– Я не знаю никаких сплетен. – Линдсей вздохнула. – Я сижу одна со всеми этими вырезками для своей книги. Что еще? Я навещаю отца Колина или он заглядывает ко мне. Мне он ужасно нравится. Он так старомодно выражается. Представляешь, он говорит «Клянусь Юпитером». Вчера он принес мне щенка. Прелестное существо с карими глазами. Я назвала его Джиппи.
Пикси кивнула.
– Том пришел в себя, он уехал с Колином в Йоркшир. Работают там по восемнадцать часов в день. Я по ним очень скучаю. – После паузы она продолжала: – Пикси, получается, что я живу от одного телефонного звонка до другого. От письма до письма. Я так его люблю. – Она вздохнула. – Я знаю, что ты этого не одобряешь, но когда-нибудь ты меня поймешь.
Пикси была полна решимости этого не делать. Однако голос и выражение лица Линдсей произвели на нее впечатление. Она решила быстро сменить тему.
– Нет уж, я займусь чем-нибудь другим. – Она налила в бокалы вино, которое принесла с собой, села на подушку возле дивана и вытянула ноги. – Прежде всего, – начала она, – тебе грозит опасность. Вчера я познакомилась с одной сумасшедшей женщиной – Лулу… Забыла фамилию.
– Лулу Сабатьер? Не может быть. Эта проклятая Лулу гоняется за мной уже несколько месяцев. Неужели ты правда ее видела? На что она похожа?
– Странная. Высокая. Длинные белые волосы. Около сорока. Зубы как у кролика. Акцент. Не то австралийский, не то новозеландский.
– Не может быть! – изумленно воскликнула Линдсей. По описаниям Пикси она узнала женщину, с которой встретилась случайно в коридоре на вечеринке в канун Дня Всех Святых. – Но я же встречалась с ней. Она назвалась каким-то другим именем. Зачем ей это понадобилось?
– Я же говорю, она странная. Она все толковала мне, как ты ей нравишься, как ты ходила в ее сад, в общем, несла всякую чушь. Знаешь, почему она за тобой охотилась? Она представляет этого ужасного актера… Как же его зовут? Ну, тот, что похож на мальчика из церковного хора.
– Ник Хикс? Не могу поверить.
– Именно он. Она хотела, чтобы ты использовала его как модель, когда будешь писать о мужских модах, а теперь она пристает с тем же самым ко мне. Неужели он так жаждет выставляться напоказ?
– Да, несомненно. – Линдсей нахмурилась. Она вспоминала вечер у Лулу Сабатьер, огромное помещение, похожее на палубу авианосца, волшебный сад. – Как странно, – сказала она. – Когда она позвонила мне в тридцать пятый раз, я подумала, что у нее, может быть, действительно что-нибудь важное.
– Знаешь, с кем подписали контракт Роуленд и Макс? Не с кем иным, как с Паскалем Ламартином. Макс говорит, что сейчас он работает над какой-то книгой, а со следующего года снова будет выезжать в военные зоны. – Помолчав, Пикси добавила: – А мне казалось, ты говорила, что Паскаль с этим покончил навсегда. Он же обещал это своей жене.
– Так и было. И он согласился работать на Роуленда? Это невероятно!
– Решено и подписано. Макс вцепился в него мертвой хваткой.
– О какой войне идет речь? Никак не могу в это поверить.
– О, всегда где-нибудь идет война, – беспечно заметила Пикси. – А теперь по-настоящему интересные новости. О самом Роуленде. Держись, Линдсей, а то упадешь. Ты, наверное, не поверишь, но я слышала…
Некоторое время Линдсей слушала внимательно. Постепенно ее охватывала печаль. Она взглянула на диван, на котором они с Роулендом сидели и разговаривали после возвращения из Оксфорда. Она думала о том, о чем они говорили, и о том, что уже никогда не будет сказано. Теперь она понимала, что это был один из многих моментов, когда перед ними, особенно перед Роулендом, вставал призрак будущего, которого он просто-напросто боялся. Боялся выбора, боялся повседневных будничных отношений, боялся потерять свободу.
– Ну что ж, буду рада, если все в его жизни устроится. Я желаю ему самого лучшего, – тихо сказала она, когда Пикси договорила. Эти слова прозвучали очень взволнованно и искренне.
– У тебя новые духи? Дорогая, ты пахнешь чудесно, – сказал Колин. Они лежали в кровати, укрывшись одеялом и пледом, в голубой спальне в домике на ферме.
– Д-да, мне их дала Пикси.
– Ожерелье мне тоже нравится. Мне нравится, когда на тебе ожерелье и больше ничего… Интересно, что именно производит на меня такое сильное впечатление – духи, ожерелье или отсутствие всего остального?
– Думаю, что ожерелье, – отозвалась Линдсей. – Я купила его вчера. Такой чудесный янтарь. Колин, он того же цвета, что и твои волосы.
Колин нежно целовал ее бедра, треугольник жестких завитков волос, живот с почти невидимыми растяжками, груди и рот. Он любил каждую частичку ее тела.
– Это невыносимо, – сказал он. – Уже почти пять, скоро рассветет. Мне пора ехать.
– Нет, не уходи, пожалуйста, не уходи, я этого не вынесу. Не может быть, чтобы прошло двенадцать часов.
– Двенадцать с половиной. Линдсей, выходи за меня замуж.
– Колин, я… Дай мне еще немного времени, это очень серьезный шаг… Послушай, я хочу сказать… Дорогой, если ты… Да, вот так – прекрасно! Если ты немного подвинешься вперед… О, как хорошо, Колин! Ты – просто чудо. Каждый раз, когда это с тобой происходит, я… Нет, мы не должны… Ты опоздаешь.
– Мне на это наплевать, – глухо ответил Колин.
– С Новым годом, – сказал Роуленд Макгир, выбираясь из машины. – Интересно, можно поздравлять с Новым годом в середине января? Мы еле доехали. Дорога до Оксфорда вся заледенела, а уж этот проселок… И все-таки мы решили ненадолго заехать.
Он поцеловал Линдсей, которая вышла навстречу машине, напялив на себя свитер, пиджак и пальто Колина. Роуленд оглядел ее с головы до ног.
– Ты великолепно выглядишь. Ты выглядишь как… Деревенская жизнь явно пошла тебе на пользу. – Он оглянулся и открыл заднюю дверцу, выпуская свою спутницу из машины. – Линдсей, это Мириам. Мириам, это Линдсей.