Теперь приложим этот закон к сексуальной жизни. Сразу же становится ясно, что девственность столь же мало может быть оправдана, как и убийство, и что она точно так же ведет к противоречиям: ведь если бы все люди стали практиковать девственность, то это привело бы к концу рода человеческого.
Не может быть, чтобы такой великий ум, как Кант, допустил противоречие в своих собственных принципах. Следовательно, для человеческого рода девственность не может иметь значение всеобщего закона.
Но это возражение еще более усилится, если я рассмотрю другой установленный Кантом принцип, согласно которому «каждый орган существует, имея в виду какую-то цель, которую он должен выполнять»[16]. В том числе и половые органы… функционирование которых у философа блокировано… Но в таком случае получилось бы, что наш мужчина — это монстр, снабженный совершенно бесполезными атрибутами. Не находить никакого применения для genitalia — это идет вразрез с основополагающими законами природы.
Вы следите за мной? Теперь вы понимаете, что сексуальная жизнь, то есть, соответственно, сексуальная не-жизнь Канта — это не просто вопрос исторических сведений, информации, документов или анекдотов, подобных многим другим; — она касается связности кантианской системы?
Мы находимся посреди джунглей, и внутрь проникает ночь. Нам будет угрожать бесконечная темнота, если мы не зажжем свет, и если наши песни не призовут утреннюю зарю.
Чтобы рассеять тьму, я начну с tabula rasa и буду говорить так, как если бы Вы никогда не открывали ни одной книги Иммануила. Я, конечно, знаю, что это не так, иначе бы вы не оказались здесь, так далеко от Кёнигсберга, пережив столько опасностей и столько раз сталкиваясь со смертью, пустившись в это плавание — в эту величественную авантюру. Но время от времени нужно уметь и начать с нуля (в зале шум одобрения).
Поэтому, давайте снова вернемся к основоположениям кантианства. Кант революционизировал мораль. Для него основополагающий вопрос этики заключается в том, чтобы дать определение блага. Именно это пытались сделать все без исключения философы античности: воздвигнуть иерархию различных видов блага, чтобы обнаружить высшее Благо — то, что по-латыни называют summum bonum, и в качестве чего различные авторы называли то удовольствие, то истину, то добродетель. Ценности, которые являются внешними по отношению к человеку, которые превосходят его и которые им не созданы.
В этом пункте Кант действует решительно, так сказать, defaзonrenversante[17].
Для него критерий моральности прилагается не к тому, что мы делаем, а к тому, как мы это делаем. Вовсе не результат поступка принимается во внимание. Ведь в противном случае, самый отъявленный разбойник, делающий благотворительные пожертвования церковному приходу, мог бы быть уверенным, что он прямиком отправится в рай. Нет, то, что составляет моральность поступка, — это чистота намерений и честность воли. Качества, оценку которых, нужно признаться, довольно трудно произвести извне. Однако же это единственный критерий, который позволяет избегнуть морали в стиле бульварной прессы — то есть, набора каждый день меняющихся советов и меню, в которых нам дают рецепты счастья. Поэтому для Канта вопрос звучит не «Как мне стать счастливым?», а «Как мне стать достойным счастья?»
В первой формулировке речь идет о разрыве между нашим состоянием и высшим блаженством. Мудрость состоит здесь в том, чтобы уменьшить этот разрыв — как взбираются на гору, чтобы приблизиться к ее вершине. В формулировке Канта речь, напротив, идет о разрыве между собственной самостью и той идеей, которую человек составляет об этой самости. Речь идет о достоинстве. Человек возлагает на себя закон сам — этот закон не нисходит с небес. Человек Канта сам направляет собственную совесть, он не нуждается ни в отце-исповеднике, ни в гуру. Вы помните, что Кант восхищался Руссо, для которого совесть — это источник морали, «бессмертный божественный инстинкт и голос Небес». Таково и кантовское воззрение. Прислушаемся же к нашей совести! Это голос долга.
16
Если быть точным, это место у Канта звучит так: «Что касается природных способностей органического существа, т. е. целесообразно устроенного для жизни, мы принимаем за аксиому то, что в нем нет ни одного органа для какой-нибудь цели, который не был бы самым удобным для этой цели и наиболее соответствующим ей» (Основоположения метафизики нравов, Раздел первый (