Чувство удовольствия от выставления собственной задницы на обозрение родилось во мне не вчера. Я обнаружила его в возрасте шести или семи лет — в то время оно явилось как составная часть игры, организованной мной и примкнувшим ко мне братом, в процессе которой были задействованы некоторые мои тогдашние мастурбационные методы. Я задирала юбку, плотно подтягивала смятые и скрученные в тугой жгут трусики и усаживалась на низенькую скамеечку, максимально свесив ягодицы. В таком положении я подстерегала братишку, который должен был подкрасться ко мне с тыла. Веселый смысл игры состоял в том, что я делала вид, будто застигнута врасплох, а он делал вид, что прикоснулся к моим свешенным ягодицам совершенно случайно.
Желай ближнему своему того, чего сам себе желаешь… Я всегда была готова откликнуться на призыв мужчины с чувствительным анусом. Я уже рассказывала о знакомом, который, едва завидя меня, становился раком и которого я трахала в задницу пальцами до тех пор, пока боль в плечевом суставе начисто не парализовывала руку. Другой приятель в один прекрасный день безо всякого предупреждения приставил мне к носу свои ягодицы. Это случилось на заре наших отношений, он был робок и стеснителен, и мне пришлось изрядно потрудиться, прежде чем я сумела сломать его сопротивление и взять в рот. Однако не успели мои губы охватить ствол, как, к моему вящему удивлению, он, напрягшись на мгновение, резко повернулся вокруг своей оси, и перед моими глазами предстали две ягодицы, имевшие весьма целеустремленный и решительный вид. Нет ничего удивительного в том, что в такой позиции было легче добраться языком до ануса, чем до члена. Однако, когда я поднялась с колен, передо мной предстало, как мне показалось, все то же суровое лицо, с которого так же осуждающе-неодобрительно, как в первые минуты моей настоятельной фелляции, глядели строгие глаза. Впоследствии, по мере развития наших отношений, мне пришлось привыкнуть к долгим, тщательным исследовательским экспедициям в самые укромные уголки тела моего любовника; никогда, ни до ни после, мне не приходилось так долго целовать, так продолжительно покусывать и бесконечно лизать мужское тело: начиная с мочки уха, я неторопливо пробиралась вперед, заглядывала в деликатные впадины подмышек, задерживалась на сгибе локтя, медлила в складках паха, соскальзывала к нежному, деликатному, непрочному креплению тестикул. Я медленно и неумолимо оккупировала пространство плоти, метя свою территорию капельками слюны, рассыпаемыми с высоты нескольких сантиметров, — для того, чтобы они успевали превратиться в тягучие дождевые нити: кристально прозрачные грязевые потоки.
Уместно задаться вопросом — на который, сразу оговорюсь, у меня нет однозначного ответа — о том, явилась ли флегматическая природа моей груди причиной отсутствия к ней повышенного мужского интереса, а также о том, не оттого ли, что я не прикладываю никаких усилий для выставления ее напоказ и никогда не жду немедленной ласки в этом направлении, возбуждение мужских сосков кажется мне таким томительным занятием? Многие мужчины просят — требуют, — чтобы им «покрутили соски» и нередко — в качестве ласки — даже домогаются покусываний и пощипываний этих чувствительных ареалов. Мне нередко приходилось слышать в свой адрес упреки в том, что я жму, щиплю и скручиваю недостаточно сильно, в то время как я перекатывала соски между пальцами, давя изо всех сил, до боли в руке. Помимо того, что в инвентарном списке моих влечений и желаний садистские тенденции занимают самое незначительное место, мне чрезвычайно сложно уловить в себе самой эхо доставляемого таким образом удовольствия. Сама я предпочитаю широкое, раскидистое движение ладони, забирающее — едва касаясь — всю грудь целиком; наслаждение от такого жеста становится еще острее в период месячных, когда груди наливаются, тяжелеют и я чувствую их легкое подрагивание. Я не люблю, когда их мнут, и я не люблю, когда их щиплют. Право на раздражение своих сосков я оставляю за собой — ощутить их жесткую шершавость на гладких ладонях. Однако только оставшись в одиночестве, я позволяю себе насладиться ощущением еще большего контраста: свернувшись калачиком, я трусь сосками о бедра — изумительное, поразительное ощущение; мне кажется, что бедра не мои, чьи-то чужие, что ласкающая нежность течет ко мне откуда-то извне, и я, сраженная силой этой ласки, таю, всякий раз заново поражаясь их шелковистой мягкости.