В больших кожаных креслах перед телевизором сидели какие-то люди. Привыкнув к полумраку холла, Ада узнала Дитера Хорландера, нежно держащего за руку свою медсестру. На губах старика застыла глупая улыбка.
«И почему, спрашивается, меня так сильно отталкивает мысль, что они могут?..» – спросила себя Ада. В конце концов, её собственная бабушка вышла замуж в восемнадцать за мужчину шестидесяти одного года от роду, а последнюю дочь родила ещё десять лет спустя, когда мужу перевалило за семьдесят. Но мысли есть мысли, ничего с ними поделаешь.
Выскользнув из холла, а потом из здания, Ада пересекла лужайку и направилась к Old Building, Старому корпусу, темневшему на фоне величественных деревьев в глубине парка. Прозрачное темно-синее небо словно сошло с картины Магритта. Корявые ветки дуба почти поймали полную луну. Запах цветов стал ещё сильнее, чем утром, – теперь, казалось, пахли даже их стебли. «Сколько же вокруг никому не нужной красоты», – вздохнула Ада, внезапно озаботившись такой расточительностью.
В одном из окон на втором этаже Старого корпуса горел свет – похоже, в ванной. Неужели Дария вернулась?
Она открыла дверь и поднялась по темной лестнице. К счастью, на площадке было светло. Но стоило ей вооружиться ключом, как дверь в ванную распахнулась и появился мужчина. Так вот он какой, обитатель третьей комнаты: голый, если не считать обмотанного вокруг бёдер полотенца, загадочный юный красавец. Может, утренний фавн из парка – или нет. Впрочем, какая разница? Он без тени улыбки взглянул ей в глаза, немного помолчал, а потом сказал с сильным акцентом (английский явно не был для него родным):
– Ты здесь живёшь.
Прозвучало это, скорее, как утверждение, чем как вопрос.
– Да, – ответила Ада.
Ни единого слова больше – ни в тот момент, ни позже. А на следующий день это и вовсе стало невозможным.
И без презерватива. У Ады его попросту не было, у него, может, и был, но в соседней комнате, а нахлынувшее желание оказалось столь безудержным, что у них просто не хватило сил ему сопротивляться.
«Мы же дверь не закрыли!» – вспомнила Ада во время короткой, но бурной прелюдии. Вдруг кто-нибудь войдёт: Дария, вернувшаяся из поездки? Или, может, Джулиано, словно Супермен, прилетит из Болоньи с обнажённым клинком, готовым пронзить её сердце? Божественная справедливость: пусть она и не замужем, но прелюбодействует, и сейчас молния, влетевшая в окно, превратит её в горстку пепла.
И пусть, пусть входят!
Но никто не вошёл даже тогда, когда она, намного позже своего юного любовника, наконец уснула.
А когда проснулась, комнату заливал утренний свет. Кровать опустела, и только пятна спермы на простыне, всё ещё влажной от пота, напоминали, что это был не сон.
13
Не прошло и получаса, как в комнату без стука ворвалась сгорающая от любопытства Дария: вернувшись поздно, почти на рассвете, и уже поднимаясь по лестнице, она увидела выскользнувшую из комнаты Ады тень, которая скрылась за третьей дверью.
– Ну, кто он? – нетерпеливо спросила она.
– Не знаю.
– Как это не знаешь?
– А вот так.
– Да ты совсем чокнулась! Надеюсь, он хотя бы надел спасательный жилет, – так они, изображая крутых девчонок, в шутку называли презерватив.
– Нет. У нас его не было.
– А если залетишь?
– Это, знаешь ли, маловероятно.
– А если он тебя насморком наградил? – этим словом, как бы странно оно ни прозвучало из уст феминистки, назывались любые заболевания, передаваемые половым путём.
– Не будь вульгарной!
– Я-то хоть диафрагмой пользуюсь, если не таблетками.
– Отвали! Просто скажи, свободна ли ванная. Не хотелось бы встретиться с ним у раковины.
– Вот уж не думаю, что ты когда-нибудь снова его увидишь. Ванная прибрана, третья комната тоже – пустая, дверь нараспашку, ключ в замке. Ни чемоданов, ни одежды, ни книг – ничего.
– Хочешь сказать, он уехал?
– Ещё как уехал, пока мы, две дуры, дрыхли тут без задних ног. Теперь можешь о нём только мечтать. А он что же, не оставил тебе прощальной записки, даже не поблагодарил? – она вопросительно посмотрела на Аду. – Ведь было же за что благодарить?