Дядя в ответ пожаловался, что старшие дети Грации, близнецы, совсем не хотят учиться, а Лукреция и вовсе устроила скандал, отправившись в поход вдвоём со своим парнем, из-за чего бабушку Санчу почти что хватил удар.
– Очень способная девушка, – заявил он. – Не представляешь, сколько потов с меня сошло, пока я обыграл её в шахматы. Но вместо того, чтобы поступить в университет, эта вертихвостка, подумать только, после лицея пошла работать в «Луизу Спаньоли»!
Потом он рассказывал о Джулио Артузи, вечно просившем денег, чтобы вложить их в какие-то безнадёжные предприятия, и о младшем сыне Лауретты, Якопо, странном существе, которому категорически не нравилось всё, что, как считалось, должно привлекать семилетнего мальчишку: например, в цирке, всегда приезжавшем в Донору на Рождество, он плакал, мультиков по телевизору пугался, рекламируемые повсюду игрушки оставляли его равнодушным, гамбургеры в только что открывшемся на проспекте Мадзини «Макдоналдсе» не нравились, как, впрочем, и пицца. Зато он мог часами неподвижно сидеть на земле в саду «Виллы Гранде», следя за перемещениями муравьёв или слушая вместе с дядей Моцарта, а к пяти годам самостоятельно научился читать, но детских книжек своей сестры Ады-Марии никогда и в руки не брал, предпочитая журналы по садоводству и каталоги «Товары почтой». В отличие от этой оторвы, своей сестрицы, он так и не научился стоять на роликах, зато в два счета мог починить заевший замок или текущий кран. Странный ребёнок, совсем не похож на сверстников, говорила Лауретта, отчасти стыдясь, отчасти предполагая у сына умственную отсталость.
– Отсталость, надо же! – смеялся дядя Тан. – Да парень не отстаёт, а опережает. Представляешь, на днях поинтересовался у меня, почему говорят «я чувствую неловкость», а не «я чувствую ловкость». «Может, – спрашивает, – это потому, что люди, например, мама, очень не любят ловкачей, вот и не признаются, что это они?»
Рассказал дядя и о собраниях Астрономического общества, в которое вступил после ухода на пенсию, о ночах, проведённых вместе с другими любителями у телескопа на балконе зала «Масканьи» за изучением неба, о прочитанных им книгах, о фильмах, которые видел зимой. К кино он питал особую страсть ещё с юности: посещал кинотеатр почти каждый вечер, стараясь успеть на предпоследний сеанс, сразу после работы. Если фильм ему нравился, он ходил на него два или три раза, время от времени прихватывая с собой доктора Креспи, который, конечно, предпочёл бы отправиться домой ужинать, но не смел отказать своему былому начальнику в подобной мелочи.
5
Такие послеобеденные разговоры часто случались в деревенском доме, но прошло уже больше десяти лет с тех пор, как Ада последний раз переступала порог дядиной комнаты на «Вилле Гранде». И когда в первый день своего пребывания в Доноре она помогала ему подняться наверх после обеда, сразу заметила кое-какие изменения: новую книжную полку и, разумеется, новые книги.
Выйдя на пенсию, дядя стал проводить за чтением куда больше времени – ещё и потому, что, в отличие от сестёр, целыми днями просиживавших перед телевизором, включал его только чтобы узнать новости. В своё время он отдавал предпочтение классике, но теперь читал и новые, экспериментальные книги, как итальянские, так и зарубежные, частенько рекомендуя что-то племянникам-подросткам. Это он заразил Аду страстью к Вирджинии Вульф. Они нередко спорили (ей больше нравилась «На маяк», ему – «Орландо»), но оба сходились на «Трёх гинеях» и «Своей комнате». Теперь его главным литературным «консультантом» стала Джиневра, девятнадцатилетняя дочка Грации, которая регулярно забегала в гости, чтобы не оставлять доктора наедине с Армеллиной: по воскресеньям и четвергам после обеда горничным и водителю предоставлялось полдня отдыха. Джиневра увлекалась научной фантастикой и познакомила дядю с роботами Азимова, романами Брэдбери и еженедельными карманными томиками «Урании», которые покупала в газетном киоске. Любопытство восьмидесятипятилетнего доктора казалось безграничным: так, например, покорённый романом 1969 года «Левая рука тьмы» американской писательницы-фантаста Урсулы К. Ле Гуин, он старался не пропускать ни одного нового перевода её книг на итальянский. Ада, а позже и Джиневра, находили книгу, в которой инопланетяне с планеты Зима в течение жизни не раз меняли пол, становясь, таким образом, матерями одних существ и отцами других, холодной, затянутой и довольно-таки неровной. Как бы то ни было, дядя Тан считал «Левую руку тьмы» шедевром. (А вот кто категорически не принимал рекомендаций Джиневры, так это Армеллина: в молодости большая поклонница Каролины Инверницио, Делли[33] и Лиалы[34], теперь она тоннами поглощала «любовную прозу» Барбары Картленд и сентиментальные новеллы издательства Sonzogno, которые, правда, по её словам, в последнее время стали совершенно бесстыдными.)