Выбрать главу

Ада представляла, что бабушка в этот момент поджав губы выходила из комнаты (не хлопая, однако, дверью, потому что была настоящей синьорой) и, наверное, ворчала: «Слава Всевышнему, что после рождения Инес я не забеременела ещё раз», – муж как раз недавно сообщил ей, что пришла пора покончить с испанскими именами Ферреллов. Следующего ребёнка он хотел назвать Владимиром. Или Надей, Надежкой, если бы родилась девочка.

8

В мае 1921 года Гаддо Бертран скоропостижно скончался в возрасте семидесяти четырёх лет, оставив пятерых детей, четверо из которых были несовершеннолетними, и вдову чуть за тридцать. Из Генуи в Донору для похорон и вскрытия завещания приехал Танкреди, только что получивший диплом.

Выяснилось, что отец оставил в наследство старшему сыну «Виллу Гранде», отписав Аде и её детям прочую недвижимость равной ценности. Но Танкреди не позволил мачехе переехать в другое место, тем более что ему предстояло продолжить работу под руководством профессора Венециани, которому предложили новую кафедру в Неаполе. Он оставил за собой апартаменты на первом этаже с отдельным входом, куда и возвращался пару раз в год, сопровождаемый Армеллиной.

С установлением фашизма, рассказывала Армеллина, жизнь молодого доктора Бертрана стала труднее, хотя в Доноре, где все знатные семьи были связаны кровными узами, политических столкновений в первые годы не происходило – по крайней мере, для аристократов и богатых горожан обошлось без крови. Донна Ада фашистов презирала: не потому, что ей не нравилась их идеология, в которую она не сильно вникала, а потому, что считала их вульгарными, начисто лишёнными изящества хамами, о чём не раз говорила внукам. К отсутствию изящества относились черные рубашки, больше подходящие пастухам в горах, и жестокость фашистских бригад по отношению к противникам: джентльмены разрешают споры, не пачкая рук, – через суд или, в крайнем случае, на дуэли, при помощи шпаги или пистолета.

– Мы не в XIX веке живём! От красных этими зубочистками не защитишься, – возражала её кузина Долорес.

Среди Ферреллов было много сторонников нового режима, позже ставших партийными функционерами. Донна Ада никогда с ними не спорила, хотя, с другой стороны, политика вообще не женское дело. Ей хватало того, что её оставили в покое и не мешали воспитывать детей.

Визиты Танкреди, который окончательно выбрал своей специальностью акушерство и успешно практиковал в Неаполе, становились всё реже и короче. Донна Ада знала, что он, как, впрочем, и профессор Венециани, отказался вступить в партию, и опасалась, что это навлечёт на него неприятности. Но обоих врачей защищала слава настоящих волшебников в лечении бесплодия, сделавшая их любимцами высокопоставленных дам Неаполя, в основном жён или сестёр партийных шишек. В Доноре спрос на консультации молодого акушера был столь же высоким и столь же хорошо оплачивался. Поговаривали, что многие дети «лучших людей» города обязаны своим рождением его мастерству. Кроме того, Танкреди Бертран был богат, а в Доноре это значило больше, чем в Неаполе. С другой стороны, хоть он не соглашался сотрудничать с режимом, никто не мог сказать, что Танкреди как-то связан с оппозицией.

Через год после основания Национальной организации «Балилла» леди Аду Бертран-Феррелл вызвали в школу с требованием объяснить, почему её дети не посещают собраний и не носят форму: Диего – «авангардиста», а девочки – «маленьких итальянок».

Донна Ада никуда не пошла. Поползли слухи, что виновником этого пассивного протеста был не кто иной, как её пасынок. Поэтому как-то летней ночью молодой доктор Бертран, возвращавшийся с дружеского ужина, обнаружил, что у ворот его ждут три чернорубашечника с дубинками и кастетами, которые взяли его в кольцо и принялись избивать. К счастью, Армеллина, не ложившаяся в ожидании своего Танкреди, услышав шум, распахнула ворота и закричала, что спустит на нападавших собак. Те сбежали. Танкреди отделался двумя треснувшими рёбрами, гематомой на лбу и разодранным выходным костюмом, который надел на ужин. В больницу за помощью он, конечно, не обращался, несмотря на настояния мачехи. А Армеллина, поначалу такая смелая, ещё долго дрожала от страха. «Совсем потеряла голову, курица глупая, – рассказывала донна Ада внукам. – Можно подумать, худшее во всём этом деле – драный костюм. Будто Танкреди, с его-то деньгами, унаследованными от матери и от моего мужа, не мог тотчас же заказать сто или даже тысячу таких же!»

полную версию книги