Я решила именно сейчас перейти к ситуации с Интернетом, упомянув то, что Вера рассказала мне по телефону.
Стаси заговорила первой.
— Мы с бабушкой уже разговаривали об этом. Я не должна была давать Нику мой адрес. Это было глупо.
— Как же случилось, Стаси, что ты сделала это? — спросила я.
— Ой, конечно, риск, я догадываюсь. Ничего плохого с ним не произошло и не будет. Он не чудик. Но я знаю, что бывают и чудики. — Она похлопала рукой по экрану.
После чистосердечного признания Стаси лицо Веры расслабилось, и маленький мускул в уголке рта перестал дергаться. Она заговорила медленно, тщательно выбирая слова.
— Вещи и люди не всегда такие, какими кажутся. Чувства так сильны... — Она остановилась на несколько секунд, как будто сказанное слишком утомило ее, и добавила: — Я только хочу, чтобы Стаси не пострадала.
Мускулы вокруг ее рта снова начали дергаться, но теперь я видела, что она пытается сдержать слезы.
Еще не вполне понимая, чем помочь ей, я сказала, что вижу, как много она заботится о Стаси, и что говорить на эти темы нелегко в любом возрасте. Вера положила книги на пол и заплакала, не успев достать носовой платок из своей сумочки. Стаси поднялась со стула, обошла Веру и обняла ее, нежно приговаривая, что она не хотела сделать ничего во вред ей. Вера проплакала несколько минут. Все это время руки Стаси были на ее плечах.
Сеанс закончился назначением новой встречи со Стаси и Верой для разговора об отношениях Стаси с Ником, поэтом из Интернета. Затем, когда они вместе собирали книги, Вера нахмурила брови.
— Доктор, мне хотелось бы встретится с вами наедине.
Стаси сникла. Вера заметила это и похлопала внучку по руке.
— Это не о тебе, Стаси. У меня есть еще о чем поговорить с доктором Понтон.
Стаси держала бабушкин носовой платок и книгу «Треугольник Венеры». Она приподняла книгу и подала ее Вере.
— Еще что не для меня, бабушка?
История
Через два дня позже Вера появилась у меня в приемной с другой книгой — старым фотоальбомом в переплете из кожи серебристого цвета. Морщины вокруг ее рта углубились, и она прошла через дверь в мой кабинет, как будто явилась к инквизитору.
На этот раз Вера не была той слезливой женщиной, которую я видела с внучкой. Она была вежлива, но немедленно дала мне знать, зачем она здесь.
— Доктор Понтон, я пришла сюда поделиться с вами семейной ситуацией и попросить вашего совета, что делать.
После этих слов я поняла, что еще во время нашего первого телефонного разговора Вера хотела рассказать мне что-то (маленькие тайны, «не могу говорить с вами по телефону... нужно сделать это лично»), но тогда не сумела преодолеть затруднения.
— Моя внучка незаконная, — сказала она и, возможно думая, что я не понимаю, о чем идет речь, добавила: — Незаконнорожденная, внебрачная, ублюдок.
Я была ошеломлена женщиной, называющей свою внучку ублюдком.
— Ее мать Анна была моим единственным ребенком, — у Веры снова потекли слезы. — Она встретила мужчину. Ей было только девятнадцать, студентка. Она забеременела. Это было унизительно для нее и для меня. Она не говорила мне, пока не стало слишком поздно делать аборт. В России это было разрешено, если бы только она вовремя попросила. Мы ждали визы в Америку. Визы пришли, когда она была уже на шестом месяце. Я считала их божьим даром. Я упросила ее поехать со мной, сказав, что таким образом мы избежим позора и скажем людям, что ее муж умер. Я убедила Анну поехать. Я никогда не спрашивала ее об отце ребенка. И она никогда не говорила мне, понимая, что я не хочу знать об этом. Так мы попали в Америку, а через месяц родилась Анастасия, Стаси.
Некоторое время мы сидели молча. Вера больше не плакала, но все еще выглядела ошеломленной. Я не задавала ей вопросов и не делала замечаний. Важной частью лечения является знание того, когда нужно молчать, хотя я по натуре не сторонница молчания. Но здесь я интуитивно почувствовала, что надо молчать.
Вера постепенно успокоилась и открыла фотоальбом, чтобы показать мне выцветшие снимки Анны, худенькой девушки, стоящей с портфелем перед школой в Москве... Совсем молодая Вера, обнимающая дочь за талию... Они обе, склонившиеся над плитой с несколькими кастрюлями и вместе готовящие обед. Фотография на последней странице была такая затертая, что я с трудом различала фигуры, но наконец увидела мать и дитя, Анну и Стаси. Пока мы вместе разглядывали альбом, Вера рассказывала мне свою историю, и я знала, что она долго ждала возможности поделиться с кем-нибудь. Когда Анне было четыре года, ее отец умер, оставив Веру одну преодолевать трудности и растить дочь. Вера сказала, что эти годы были самыми счастливыми в ее жизни.