— Лучше. Как она могла отправить мне такую открытку?
— Лара, я не знаю. Некоторые родители очень мало знают о ВИЧ. Из того, что ты рассказала ясно, что она была в шоке.
— Клэр сказала то же самое. Но, доктор Понтон, она всегда была такой. Что бы я ей ни сказала, она всегда отступала. Улыбается, как Дева Мария, но заморожена, как статуя. Когда она не разговаривает, мне так плохо. Я ужасно чувствую себя. Это я дала себе ВИЧ.
— Нет, Лара, ты заразилась ВИЧ, а не дала его себе.
— Но я была так беззаботна. Без презервативов. У вас в приемной надпись: «Используйте презервативы!». Я знаю, что вы считаете меня глупой.
Итак, это другая сторона моей связи с ее матерью. Я тоже порицала бы мать Лары.
Я знала, что на этот раз должна тщательно выбирать слова, но знала и о том, что должна быть честной с ней.
— Лара, ты занималась с сексом без предохранения. С презервативом было бы безопаснее. Однако физический или психологический риск все равно оставался бы. Секс связан с риском. Ты не была глупой, у тебя были неправильные представления о нем. Я знаю, что это не избавит тебя от ВИЧ, но не ты первая делаешь такую ошибку. Ты слишком строга к себе.
— Я в самом деле все испортила. Моя мама права.
— Я не уверена, что мы действительно знаем о чувствах твоей матери, но мы знаем, что ты ругаешь себя.
— Ну, кого я ругаю?
Она отбросила одеяло и опять задрожала, но на этот раз от гнева. Он наполнил мой кабинет. У меня не было достойного ответа на вопрос Лары. Было кого ругать: мальчишку, заразившего ее вирусом, мать, не захотевшую разговаривать с ней, парня, который бросил ее, узнав о ее состоянии, монахинь, которые добавили к ее чувствам вину за сексуальность, и, конечно, саму Лару, которая отказывалась защищать себя. Но разве помогло бы ей это сейчас?
Я знала, что Лара сейчас испытывает злость оттого, что заразилась ВИЧ. Многие подростки, с которыми я работала, чувствовали печаль, но некоторые в течение нескольких месяцев были в бешенстве после такой новости. Я знала, что пока еще не могу остановить ее самобичевание. Она сейчас была охвачена чувствами, и это в какой-то мере давало им выход. Я увидела, как сильно ее ранила реакция матери. Лара уже верила, что ее сексуальные чувства были «плохими» и что она получила ВИЧ в наказание за них. Она считала реакцию матери (сначала крики, а затем ледяное и вежливое изгнание) дополнительным наказанием. Я не имела понятия, что чувствует ее мать, но видела, какой болью наполнена Лара. Я предложила ей подождать в приемной, пока она не почувствует себя достаточно хорошо, чтобы отвезти ее домой, и пообещала позвонить позже вечером, чтобы убедиться, что все нормально.
Через несколько часов я сидела в своем кабинете над статьей, но чувствовала себя совершенно измотанной. Я смотрела на отражение огня в электронагревателе, когда зазвонил телефон.
— Доктор Понтон? Доктор Линн Понтон?
— Да, я у телефона.
Последовало долгое молчание, прерываемое частым дыханием.
— Это Анна Бекуа, мать Лары. Клэр сказала мне, что вы, вероятно, не сможете разговаривать со мной, но я так обеспокоена насчет Лары. Когда она сказала мне о своем заражении ВИЧ, я была в ужасе. Я не знала, что сказать ей. Я так сожалею — сожалею о ВИЧ и о том, как я обошлась с ней. Рассказала ли она вам, что случилось? Что я должна сделать?
— Ваша старшая дочь права, Анна. Я не могу разговаривать с вами без позволения Лары.
И снова я боролась с собой. Мне хотелось сказать Анне: «Скажите это Ларе. Позвоните ей и поделитесь этим». А что, если это ухудшит положение? Я совсем не понимаю этих матерей. У нее еще хватило храбрости позвонить мне. Я повесила трубку и задумалась, правильно ли я поступила. Обычно я могу действовать тогда, когда есть достаточно много способов решения задачи. В случае с Ларой я была нерешительна. Я боялась ошибиться. В моей голове засела фраза «смертельная ошибка». Я знала, что не осуждаю Лару, но она сделала ошибку, и, может быть, фатальную.
Пока я сидела, глядя на огонь, меня осенило. Я боялась — боялась за Лару и немного за себя. Я тоже старалась быть такой храброй, чтобы помочь ей найти в себе мужество, и совсем упустила из виду, что боюсь за нее. Но до настоящего момента я не осознавала своего страха за себя.
Я начала наблюдать Лару, когда ВИЧ-коктейль еще был экспериментальным лекарством. Никто из подростков, с которыми я тогда работала, еще не использовал его. Через два года ситуация изменилась настолько, что большинство ВИЧ-положительных подростков, с которыми я работаю, здоровы. Сидя в одиночестве в своем кабинете поздним вечером, я поняла, как боялась работать со многими из них, а не только с Ларой.